Сестры Гончаровы. Которая из трех

Более чем благосклонный прием, оказанный императорской четой незнатной и бедной Гончаровой, вызывает удивление. Хотели ли они этим доставить удовольствие старой фрейлине Загряжской или первой красавице двора Н. Н. Пушкиной, сказать трудно. Во всяком случае, салонные любезности императора выходят, как нам кажется, за рамки официального приема новой фрейлины. О том, какую роль играли многие фрейлины при дворе, хорошо известно. Не потому ли, вероятно под влиянием родных, Екатерина Николаевна не поселилась во дворце, как предполагалось?

Но более всего обращает на себя внимание в этом письме разговор Николая I с Натальей Николаевной о ее муже. Пушкин избегал придворных балов, на которые он был вынужден являться в камер-юнкерском, столь ненавистном ему мундире. Накануне этого бала, 5 декабря 1834 года, Пушкин делает запись в своем дневнике:

«Завтра надобно будет явиться во дворец – у меня еще нет мундира. – Ни за что не поеду представляться с моими товарищами камер-юнкерами – молокососами 18-летними. Царь рассердится – да что мне делать?»

Екатерина Николаевна пишет, что Пушкин «сказался больным, чтобы не надевать мундира». Здесь расхождение с дневниковой записью поэта, который говорит, что у него нет мундира. Видимо, мундир у него был, но ему так не хотелось ехать, что он решил сослаться на его отсутствие. Надо полагать, что, помимо высказанных Пушкиным причин, были и другие мотивы.

А. Н. Вульф¹⁰ записал в своем дневнике, что он нашел Пушкина «мало изменившимся от супружества, но сильно негодующим на царя за то, что он одел его в мундир… Он говорит, что он возвращается к оппозиции»¹¹.

6 декабря, день именин Николая 1, всегда торжественно праздновалось во дворце. Император, видимо, был взбешен умышленной неявкой Пушкина и не постеснялся высказать это Наталье Николаевне во время танца. Можно предположить, что Екатерина Николаевна написала брату об этом разговоре в смягченных тонах.

Через несколько дней Пушкин записывает в «Дневнике»:

«Я все-таки не был 6-го во дворце – и рапортовался больным. За мною царь хотел прислать фельдъегеря или Арнта».

Вероятно, это та часть разговора Николая I с Натальей Николаевной, о которой умолчала Екатерина Николаевна в письме к брату. До сих пор не было известно, откуда Пушкин узнал о таком намерении царя, теперь можно предположить, что об этом рассказала ему жена.

Первые шаги сестер Гончаровых в Петербурге не были радостными. Великосветское общество встретило их, несомненно, очень сдержанно. Провинциальные девушки были там действительно «белыми медведями», как откровенно говорит Екатерина Николаевна в письме от 16 октября. Их принимали только ради сестры, мадам Пушкиной. И хотя Александра Николаевна и пишет брату в конце ноября 1834 года: «Мне кажется, что нас не так уж плохо принимают в свете», это не совсем верно.

Сестры возлагали большие надежды, как мы видим из их писем, на назначение Екатерины фрейлиной, но эти ожидания не оправдались: их положение в великосветском обществе не улучшилось. Приведем выдержку из «Дневника» Пушкина от 8 января 1835 г.

«В конце прошлого года свояченица моя ездила в моей карете поздравлять В. К.[32] Ее лакей повздорил со швейцаром. Комендант Мартынов посадил его на абвахту – и К. Н.[33]

принуждена была без шубы ждать 4 часа на подъезде. Комендантское место около полустолетия занято дураками; но такой скотины каков Мартынов, мы еще не видали».

Запись Пушкина свидетельствует о неуважительном отношении к молодой фрейлине даже дворцового коменданта. Не менее характерным является и поступок графини Пален (письмо от 28 января 1835 г.), не пожелавшей идти в Эрмитаж в сопровождении какой-то Гончаровой.

Письма сестер пестрят просьбами о деньгах. Назначенного им Дмитрием Николаевичем содержания не хватало, а главное – он высылал деньги с большим запозданием. Приходилось занимать направо и налево. В письме от 14 августа 1835 года Александра Николаевна пишет, что, если бы Дмитрий Николаевич регулярно выплачивал им содержание, их письма были бы гораздо интереснее, не было бы этого непрестанного «бормотанья», цель которого – деньги. В более поздние годы Александра Николаевна шутливо напишет брату: «Твой образ, в окладе из золота и ассигнаций всегда там – у меня на сердце». Сестры получали по 4500 рублей в год. По тем временам это не много. На эти деньги они содержали прислугу, лошадей, вносили свою долю расходов за стол и квартиру, делали себе туалеты. А туалеты стоили дорого. Богатая тетушка Загряжская много делала для своих племянниц; так, она подарила Екатерине Николаевне придворное платье, а оно стоило немалую сумму – около двух тысяч рублей.

Но вот она кончилась, эта первая зима… Прав был Пушкин, говоря, что Наталье Николаевне не удастся выдать сестер замуж. «…Ты пишешь мне, что думаешь выдать Катерину Николаевну за Хлюстина, а Александру Николаевну за Убри: ничему не бывать; оба влюбятся в тебя; ты мешаешь сестрам, потому надобно быть твоим мужем, чтоб ухаживать за другими в твоем присутствии, моя красавица», – писал Пушкин Наталье Николаевне летом 1834 года.