Сестры из Сен-Круа

Кольца проволоки не были перерезаны, шестидневный обстрел почти ничего не дал; обещанных коридоров не было, и, когда Том выглянул из своей норы, он увидел, что сотни солдат оказались в ловушке. Те немногие, что были вооружены кусачками, сражались со зловредной проволокой, пытались прорваться сквозь нее, а немецкие пулеметчики со своих целехоньких позиций наводили стволы на те немногие бреши, что удалось пробить. Люди толпились возле них, надеясь прорваться, и пулеметчики рвали их в клочья непрерывным стремительным огнем. Вокруг проходов росли груды тел; многие уже повисли на проволоке, как мокрое белье, раненые и мертвые — легкие мишени для вражеских пулеметов. Их тела разрывало на части, куски плоти разлетались, вязли в липкой грязи вокруг. Кто-то выл от боли, медленно умирая, кровь хлестала из перерезанных артерий и зияющих дыр — у кого в голове, у кого в груди. Им отрывало руки и ноги, они звали на помощь, вспоминали матерей и любимых, взывали к Богу, а кто-то, обезумев от боли, выкрикивал ругательства. Другие даже не успевали понять, что сквозь них прошла очередь пуль — просто оседали или валились ничком на землю; все новые и новые тела отбрасывало на проволоку, и они извивались и дергались на этой чудовищной бельевой веревке.

Пока Том смотрел на все это, новая волна людей неуклонно надвигалась сзади и бросалась к проходам в проволоке, их тоже срезало, и они валились, как трава под косой, покрывая новым слоем тел упавших перед ними — раненых, умирающих, живых и мертвых вперемешку. И все же люди вновь и вновь поднимались из окопов, пока свистели и грохотали летящие из-за немецких окопов снаряды, а стрекочущие без умолку пулеметы сыпали смертоносными пулями из укрепленных гнезд вдоль всей линии фронта, все так же прицельно наводя свой свирепый огонь на редкие бреши в проволочном заграждении.

Вой снаряда заставил Тома нырнуть глубже в спасительную воронку, и взрыв в каких-нибудь нескольких ярдах едва не похоронил его под слоем разлетевшейся мокрой земли и грязи. В шуме боя он различил какой-то другой, не такой отдаленный звук: человеческий голос, зовущий на помощь, совсем рядом — голос, срывающийся на крик. Том вновь отважился высунуть голову и увидел: там, где недавно была ухабистая земля, невысокий каменный забор и чахлое низкорослое дерево, теперь не было ничего, кроме огромной дыры на месте упавшего снаряда. Из нее и доносились крики. Снова схватив винтовку, Том выполз из своего относительно безопасного укрытия и, пригнувшись к самой земле, пробежал по ней несколько шагов, а затем прыгнул через край в другую воронку, тяжело рухнув на два безжизненных тела, лежащих на дне. Оба были убиты: у одного срезало полголовы, другой смотрел широко открытыми глазами в небо, словно ожидая новых снарядов. Третий сжался в комок у края воронки. Одна нога у него была оторвана по колено — обрубок вместе с сапогом валялся в грязи в нескольких футах от солдата, словно за ненадобностью отброшенный в сторону. Из раны сильными, ритмичными толчками текла кровь. Обеими руками раненый сжимал культю, словно пытаясь задержать этот поток, руки у него были по самые плечи в его собственной, не перестающей хлестать крови. Это его крики услышал Том — крики перепуганного, умирающего в одиночестве мальчишки.

Том сорвал с себя вещмешок и ремни снаряжения и, нашарив перевязочный пакет, попытался зажать им культю.

— Держи, держи! — крикнул он солдату, перематывая ногу бинтом и пытаясь скрутить из него жгут — крутил и крутил, пытаясь остановить кровь, вместе с которой вытекала жизнь из мальчишки. На миг ему показалось, что дело безнадежное.

«Туже надо!» — в панике подумал Том. Он выхватил свою саперную лопатку, просунул ее деревянную ручку под повязку и с силой закрутил — только тогда его импровизированный жгут наконец затянулся как следует: Том увидел, что поток крови ослабевает и останавливается. Парнишка потерял сознание, руки его соскользнули с пропитанного кровью перевязочного пакета, который он пытался держать, и Том увидел изуродованный конец его ноги, оторванной выше колена, белую зазубренную кость, торчащую из искореженной плоти. Он отвернулся, и его замутило: все содержимое желудка разом вылилось в липкую грязь, в которой он сидел. Потом он услышал стон и понял, что раненый парнишка начал приходить в себя. Прямо под ним лежало то, что осталось от вещмешка. Том быстро вытащил мешок, достал оттуда еще один перевязочный пакет и как можно туже перевязал обнаженную культю. Он знал, что рана должна быть забинтована, если они хотят вернуться к своим окопам за помощью. Во время перевязки парнишка вновь потерял сознание, и Том был рад этому: он понимал, что боль должна быть невыносимой.