Сестры из Сен-Круа

Дни шли за днями однообразной чередой. Постепенно обеим девушкам стали доверять уже не только мыть палаты, катать тележки и опорожнять ночные горшки. Сестра Элоиза давно заметила у Молли врожденный талант к сестринскому делу. Сама искусная и самоотверженная сестра милосердия, она и в Молли видела ту же заботу о пациентах, видела деловитую сноровку, с которой та помогала, и умение запросто заговаривать с ними и получать отклик. В решительные моменты, которых бывало в избытке и при поступлении раненых, и в повседневной работе, она никогда не теряла спокойствия. Хотя Молли не прошла даже начальной подготовки при Красном Кресте, как Сара, она словно бы инстинктивно понимала, как действовать и что говорить. Поскольку сама сестра Элоиза была слаба в английском, в тех случаях, когда сестры Мари-Поль не было рядом, ей приходилось прибегать к помощи Молли, чтобы объясниться с пациентами-англичанами. Французского Молли поначалу совсем не знала, но все быстрее училась подбирать нужные слова и фразы, и хотя еще не могла вести беседу по-французски или хотя бы понимать разговоры монахинь между собой, но уже способна была разобраться в том, что происходит в палате.

Мало-помалу, вначале под строгим надзором, сестра Элоиза стала поручать Молли менять повязки легкораненым, чтобы дать ей набраться опыта: научиться тщательно обрабатывать раны и накладывать повязку, а затем аккуратно и надежно бинтовать. Молли все схватывала на лету, руки у нее были ловкие, и во время перевязки она весело болтала с пациентами, стараясь отвлечь их внимание от болезненной процедуры. Другие сестры милосердия, в большинстве своем француженки, не могли так непринужденно беседовать с ранеными англичанами, и Молли все чаще и чаще занималась ими, оставляя заботы о французских раненых их соотечественницам.

Однажды, помогая принимать новую партию раненых, Молли увидела среди них Гарри. Сначала она подумала, что ей, должно быть, померещилось. Она помогала сестре Элоизе, как всегда, закутанной поверх рясы в огромный белый передник, обрабатывать рану только что поступившему с фронта солдату. Молли держала таз с теплой водой, и тут ее взгляд упал на новые носилки у самой двери палаты. На них лежал без движения не кто иной, как ее кузен, Гарри Кук из Чарлтон Амброуз! Она пристально вгляделась сквозь полумрак позднего вечера, чтобы убедиться, что перед ней действительно Гарри, его лицо — изможденное, заросшее многодневной щетиной, покрытое пылью и грязью. Сестре Элоизе пришлось резко прикрикнуть на нее, чтобы снова привлечь ее внимание к работе: таз, который она держала в руках, накренился и едва не опрокинулся.

— Простите, сестра, — пробормотала Молли на своем ломаном французском, — но этот человек… — она замялась, не зная, как сказать «двоюродный брат», и наконец договорила: — …из моего дома.

Сестра Элоиза поняла из этих неуклюжих слов достаточно. Кивнув на пациента, которого они умывали, она сказала:

— Мы уже почти закончили. А теперь попросите Пьера положить на стол вашего друга.

Пьер, санитар, осторожно уложил раненого, впервые за несколько недель относительно чистого, на свободную кровать. Затем склонился над неподвижной фигурой на носилках и поднял ее на стол, где каждого раненого по возможности приводили в порядок, прежде чем уложить в постель в ожидании прихода доктора. Еще один раненый, сидевший на полу у двери, тоже в грязной солдатской гимнастерке с отрезанным рукавом и с заскорузлой повязкой на руке, тут же поднялся на ноги.

— Это мой товарищ, Гарри, — сказал он. — Гарри Кук. Ему ногу разворотило, гниет теперь.

У него у самого лицо было серое — не то от боли, не то от усталости, — глаза красные, щеки запавшие. Он протянул было руку, будто хотел помочь Пьеру, но снова опустил ее, когда здоровенный санитар с легкостью закинул Гарри на стол.

— Что он говорит? — спросила сестра Элоиза.

— Говорит, что это его друг — son ami, — ответила Молли. Она повернулась к раненому. — Не волнуйтесь, — мягко сказала она ему. — Гарри теперь в надежных руках. Доктор будет здесь через минуту, а пока мы постараемся как можем, чтобы Гарри стало полегче. — Она улыбнулась солдату и добавила: — А вы как? Рука сильно ранена?

Солдат устало покачал головой:

— Нет, я-то жить буду. Гарри вы сейчас нужнее. Я подожду.

Он вновь тяжело опустился на пол, и Молли видела, как он закрыл глаза, прислонился к стене и мгновенно уснул.

Гарри Кук был совсем плох. От мышц бедра остались одни ошметки, кость раздроблена на мелкие осколки. Когда они сняли с него остатки брюк и повязку, на скорую руку наложенную каким-то усталым врачом на перевязочном пункте, в нос ударил такой тошнотворный запах гниющей плоти, что Молли с Пьером невольно отшатнулись. Сестра же Элоиза словно не замечала отвратительной вони: она продолжала не спеша, методично срезать грязную одежду, пока изуродованное тело не предстало перед ними. Теперь его можно было помыть, отогреть и уложить в постель в ожидании доктора.