Сестры из Версаля. Любовницы короля

Я стою у окна еще час, дрожа от холода, наедине с целым сонмом противоречивых чувств. Я польщена, смущена, горда. Во мне бушуют мириады мыслей, порожденных необычным свиданием. Я ощущаю ту силу, которая появляется, когда в тебе пробуждаются желания. Внизу замечаю большую черную шляпу, похожую чем-то на летучую мышь. Она кружит и кружит по двору – это тетушка разыскивает меня. Я не наивная дурочка: к утру все придворные, весь Версаль, будут знать, что меня приглашал к себе король. Повелит ли он мне явиться ко двору? Может ли он так поступить? И что мне делать, если такое повеление будет? Пытаюсь представить себе, как король целует меня. Каково это – когда тебя целует сама Франция?

Когда я возвращаюсь из своего уединения, Аженуа набрасывается на меня с упреками за то, что я всю ночь избегаю его. Я сумела найти только одно слабое оправдание: меня напугало ожидание взрыва нашей страсти, вот я и спряталась. Сейчас время уже упущено, у нас нет ни малейшей возможности ускользнуть. Какая-то часть меня сожалеет, что не удалось удрать вместе с ним через черный ход, когда такая возможность еще была. А теперь… почти всю весну и лето Аженуа здесь не будет. Он заявляет, что лишь одно способно поддержать его в долгие месяцы предстоящей разлуки – мысль о том, что по возвращении его будет ждать сладкая награда, мой нектар. Довольно глупые слова, я даже не собираюсь краснеть, когда он это произносит. И все же его отъезд заставляет меня почувствовать пустоту и одиночество, окружающие меня.

Через две или три недели я остаюсь в доме одна. Гортензия поехала в Пикардию навестить сына, а тетушка осталась в Версале. И тут во дворе раздается какой-то шум. Странно, кто бы это мог быть. Уже одиннадцатый час вечера, а тот, кто появляется в такое время, может принести лишь дурное известие. Я обхватываю себя руками, но вот входит лакей и голосом коронованной особы возглашает:

– Прибыли доктора, которых вы пригласили, мадам!

Не приглашала я никаких докторов.

– Просите.

В библиотеку входят двое мужчин в огромных черных париках – нелепая мода, доставшаяся в наследство от прошедшего столетия. Я сразу узнаю Ришелье и уже собираюсь спросить, что он здесь делает, как вдруг понимаю, кто играет роль второго «доктора». Ах! Тут же приседаю в реверансе и широким жестом приглашаю их садиться.

– Вина… – приказываю я лакею, – вина со специями.

– Вино со специями! – радостно восклицает король. – С каким удовольствием я его выпью!

Той весной «доктора» навещают меня еще дважды, и всякий раз король бросает на меня красноречивые многообещающие взгляды. Я пока не могу понять, что мне делать: то ли лететь навстречу такому будущему, то ли бежать стремглав куда подальше. А что скажет на это тетушка? И Гортензия? И Луиза? Не все ли мне равно? Три сестры – в высшей степени невероятно, совершенно невозможно. А как быть с Аженуа?… Разве можно разделить сердце на две половинки? Я, несомненно, люблю Аженуа, а короля… Впрочем, меня всегда влекли приключения.

Однажды ночью, когда «доктора» уже уходят, Ришелье наклоняется ко мне и шепчет, что король настолько захвачен мною, что безразличен к возможному скандалу.

– Страсть его столь сильна, что способна преодолеть всеобщее осуждение, связанное с тем, что неприлично трахать трех сестер поочередно. А что вы скажете по этому поводу?

– Скажу, что ваши слова столь же грязны, как и ваши мысли. – Я подавляю улыбку: его смелость порой очень привлекательна.

– Тогда постарайтесь его поощрить, – продолжает Ришелье. – Давайте при нашем следующем посещении? Он не привык упрашивать, чтобы ему подали ужин. Или, если угодно, не станет лаять, чтобы ему бросили кость.

Затем визиты прекратились. Я напряженно прислушиваюсь – не простучат ли по мостовой колеса кареты, но кругом тишина.

Возвращается из деревни Гортензия, сейчас ее беременность уже заметна. Я не делюсь с нею своей тайной и нахожу утешение, пусть и отягченное сознанием вины, в письмах к Аженуа, в потускневших воспоминаниях о наших объятиях и поцелуях.

Мы с Гортензией навещаем Диану в доме мадам Ледигьер. После положенных приветствий мадам Ледигьер располагается в кресле гостиной вместе с нами. Повсюду бродят кошки, и глаза Гортензии краснеют и наполняются слезами. Жаркий воздух кажется немного спертым.

– Не беспокойтесь, – шепчет нам Диана. – Она скоро уснет.

Нам подают пудинг из каштанов. Огромный серый кот вспрыгивает на стол и начинает слизывать месиво с тарелки Дианы.

– Это Жозеф, – сообщает Диана, поглаживая животного. – Ну разве он не красавец? Никогда не думала, что котам нравятся каштаны, – мне самой они совсем не нравятся. Но, кажется, коты такое любят.

Гортензия вздрагивает. Вскоре из угла доносится похрапывание. Старушка герцогиня уснула, одна из служанок обмахивает ее веером. Диана взахлеб рассказывает о своем посещении Версаля, о модах и кухне, о том, как приятно съесть пирожное между обедом и ужином. Гортензия спрашивает о короле и Луизе, но Диана только неловко ерзает в кресле.