Сестры из Версаля. Любовницы короля

Он ведет меня по короткому коридору, мы поднимаемся двумя этажами выше и сворачиваем в маленькую комнатку. Она обшита белыми панелями, а окна выходят на Мраморный дворик. Я смотрю с высоты на целое море людей, заполонивших громадный двор. Калейдоскоп фигур и все оттенки цвета, льющиеся из главных залов дворца. Вечер весьма холодный, но над толпой поднимается пар, даже фонари мигают от жара. Помимо моей воли сердце бьется сильнее: я все думаю, с кем же это хочет познакомить меня Ришелье.

– Сир, я вернулся с тем изысканным блюдом, о котором имел честь вам докладывать.

Высокого роста Летучая Мышь, тоже во всем черном, одиноко стоит, сбросив свои крылья. Затем поворачивается ко мне и отвешивает низкий поклон. Нет сомнений – это и есть король. Свита на его фоне как-то теряется, уменьшается в размерах, и даже маска на лице не в силах скрыть сияние его бархатистых глаз. Он кланяется и подносит мою руку к губам. Ноги у меня подгибаются. Кажется, я сейчас упаду в обморок, а ведь раньше со мной такого никогда в жизни не случалось.

– Примите мои соболезнования в связи со смертью вашей сестры, – произносит он, и я слышу в его глубоком голосе неподдельное сочувствие.

– Ваше Величество, – я склоняюсь в глубоком реверансе.

– Этот господин – просто летучая мышь, госпожа Специя, – с упреком говорит мне Ришелье.

– Господин Летучая Мышь, – смеется король. – Да, мне это нравится. Для вас, дорогая госпожа, я всего лишь Летучая Мышь.

Он подводит меня к скамье, покрытой бархатом, мы садимся, потом он наклоняется и с удовольствием принюхивается.

– Ваниль. Мускатный орех, – произносит он с удивлением, – и корица?

– Все пряности Дальнего Востока, ваше… господин Летучая Мышь.

– Арман, вы говорили мне, что она красавица, но ни разу не упомянули о том, что она умна. Это слышно по ее низкому, мелодичному голосу. Он доставляет мне наслаждение.

Ришелье внимательно наблюдает за нами, взгляд его перескакивает с короля на меня, ничего не упуская.

– Я никогда еще не встречал женщину более умную, сир, – отвечает он, ловит мой взгляд и подмигивает.

По какому-то таинственному знаку короля все прочие Летучие Мыши улетучиваются, и только одна – сам король – остается наедине со мной в маленькой комнатке.

Мы беседуем целый час: о моем покойном муже, о детях короля, о его планах перестройки в Шуази, о том, как идет нынешней зимой охота. Затем оживленно обсуждаем достоинства «Писем об англичанах» Вольтера.[28] Хотя я и пыталась ускользнуть от него, что-то удерживало меня на месте. Думаю, чистое тщеславие. Я ведь знала, что в толпе, собравшейся внизу, добрая сотня – да нет, две сотни, да что там, добрая тысяча – женщин, замужних, одиноких, вдовых, отчаянно ищут в эти минуты одну-единственную Летучую Мышь. А он вот взял и позвал к себе меня.

– Могу ли попросить вас о милости? – спрашивает он вдруг.

– Конечно же, господин Летучая Мышь.

Я уже знаю, о чем он хочет попросить. Вижу по его глазам, в которых детская надежда смешана с высокомерием. Чтобы не заставлять его просить, а то и умолять – это недостойно короля, – я развязываю маску и открываю лицо.

– Боже, да вы красавица! – восклицает король с видимым удовольствием.

Он отвечает мне такой же милостью. Глядя на него вблизи, можно смело сказать, что он так же красив в жизни, как и на картинах. Странное ощущение: я так много видела портретов этого человека, а вот сейчас он сидит передо мной во плоти и крови – не только сидит, но наклоняется так близко, как это позволяет мой наряд.

Возвращается Ришелье и говорит королю, что долг призывает его.

– Некий ангелочек, состоящий в родстве с госпожой Пряностью, желает видеть вас.

Так Луиза, значит, Ангел. Как это неоригинально.

– Мадам, я очарован. Совершенно очарован. Надеюсь, скоро я смогу увидеть вас при дворе. Очень скоро.

Я скромно потупила взор.

Король уходит, а я остаюсь. Не хочется прямо сейчас возвращаться в это столпотворение, где потные мечты перемешаны с испариной и все это слишком крепко пахнет. Я смотрю на Мраморный двор и замечаю одинокую Летучую Мышь, прислонившуюся к колонне, – Аженуа – и небольшую толпу, собравшуюся вокруг почти обнаженной римлянки, которая, кажется, потеряла свою накидку. Интересно, что сказал бы Аженуа, если бы узнал, что король строил мне глазки. Повел бы он себя подобно Флавакуру? Сказал бы, что проткнет короля шпагой, если тот осмелится взглянуть на меня еще хоть раз? Сомневаюсь. Флавакур – грубый солдафон, а Аженуа – искушенный царедворец, он скорее голым вбежит в спальню королевы, чем осмелится оскорбить своего короля. Нет, Аженуа тихонько отойдет в сторонку, в этом я не сомневаюсь. Если… если от него это потребуется.