Сестры из Версаля. Любовницы короля

Милая моя Гортензия!

Искренне прошу прощения за последнее письмо. Ты воистину права: сейчас не время распространять отвратительные сплетни. Надеюсь, ты примешь мои идущие от души извинения, а я заверяю тебя, что уже совершила покаяние в церкви и совершу еще не раз. Полностью согласна с тобой в том, что сплетни суть большое зло, и благодарю тебя за присланную Библию. Те строки, что ты советовала, я прочла.

Прими глубочайшие соболезнования в связи с кончиной тетушки Мазарини. Ты, должно быть, ужасно страдаешь. Я знаю, что Морпа – это уже не слухи, а чистейшая правда, мне говорили, что Морпа завладеет особняком тетушки и вы вскоре станете бездомными. Что же вам делать? Быть может, вы отправитесь жить в Пикардию?

Еще мне стало известно – это опять-таки не слухи, многие видели ее, хотя и не я сама, – что в Версаль приезжала Марианна. Одна! Она говорила с кардиналом Флёри. Страшно хотелось бы знать, отчего это и о чем она беседовала с кардиналом. Я открыто и прямо спрашиваю тебя, дорогая сестра, чтобы не прислушиваться к сплетникам и сеятелям раздоров.

Меня опечалило то, что Марианна не попросила меня о помощи. Сообщи мне, чем я могу быть полезна. Не хочу хвастать, разумеется, но мое влияние на Его Величество остается сильным, поэтому думаю, что я могла бы вам обеим пригодиться.

Прими в подарок от меня, пожалуйста, этот платок, расшитый черными голубками, – пусть он утешит тебя в это печальное время.

Люблю тебя и грущу с тобой,

Луиза

Марианна

Париж и Версаль

Сентябрь 1742 года

На следующее утро после поездки в Версаль я рассказываю Гортензии, где побывала, а она смотрит на меня круглыми от удивления глазами, которые теперь опухли и покраснели от слез. Она получила письмо от мужа – он вернется в Париж через десять дней. Эти новости ее приободрили. Она сидит в постели и сопит над чашкой шоколада.

– Мы отправляемся ко двору, – сообщаю я ей. – Я добьюсь должности при королеве… и ты тоже – пока не знаю, каким образом, но что-нибудь мы придумаем. В этом случае кров над головой у нас будет, так что с Морпа можно больше вообще никогда и ни о чем не говорить.

– Флавакур не одобрит этого, – говорит Гортензия, выслушав меня до конца. – Он не желает, чтобы я находилась при дворе, поблизости от короля и Луизы… Он в письме предлагает перебраться в Пикардию…

– В Пикардию? Не может быть, чтобы Флавакур поступил так неразумно.

Гортензия опускает глаза на блюдце. Я наливаю чашку шоколада себе и сажусь на кровать рядом с сестрой.

– Осторожнее, прольешь!

– Не пролью. Послушай, – терпеливо объясняю я ей, как ребенку. – Если бы даже Флавакур смог подыскать для тебя дом в Париже, ты не сможешь жить там одна. А в Пикардии? Ты же терпеть не можешь деревню! Вспомни, как ты маялась в Бургундии. Кругом козы, грязь! Версаль – единственное спасение. Там я смогу тебя защищать.

– И откуда ты только черпаешь силы? – бормочет Гортензия, закрывая глаза.

– Нам нужно уезжать через два дня. Когда приедет твой муж, все будет уже сделано, мы обоснуемся в Версале.

Гортензия неуверенно кивает. Кажется, она еще не убеждена в правильности такого хода. А если бы знала остальные мои планы, то просто разрыдалась бы.

– Вставай, – говорю я просительным тоном. – Тебе нужно расчесать волосы, иначе они так запутаются, что придется их подрезать. Тогда все станут думать, что у тебя завелись вши.

* * *