Сестры. Очерк жизни сестер-подвижниц Анисии, Матроны и Агафии, подвизавшихся и почивших в селе Ялтуново Шацкого района Рязанской епархии.

— Нет, молодые не злые, это старые, как собаки, стали. Молодые везут, да несут, а старые брешут, не престают. Вот, придешь, так свекрови своей и скажи… Молодые всё в работе, да в заботе, а мы старые им всё покоя не даем. Ну, лезь на печку, ножки-то у тебя все мокрые, погреешься, лезь на печку, и мы с тобой поговорим.

У меня сразу слезы градом и полились. Я забралась к бабушке Анне, а она, ничего не спрашивая, сама назвала имя моего мужа:

— Вот он, Егор-то твой, тебя любил, да вон как жалел, а вот Бог у тебя его взял, а Он, Господь-то, неизменный, никогда тебя теперь не оставит и не покинет. Ну вот, ты к нам пришла — пришла… если я тебе словечко скажу, и ты одно мое словечко положишь к сердечку — будешь христианочкой. А два словечка положишь к своему сердечку — будешь православная христианочка. А если три словечка мои упомнишь, то будешь истинно православная христианочка.

Я плачу, слезы градом льются, а сама не пойму от чего, от скорби ли или от чего еще.

— Ну об чём ты плачешь? Слезы-то, они разные бывают, — спрашивает она.

— Бабушка Анна, да я не знаю, о чем.

Она подводит меня к иконе явления Богородицы преподобному Серафиму и говорит:

— Ну, вот видишь, Царица Небесная явилась преподобному, а он ей сказал: «Легче мне с двенадцатью девами управиться, нежели с одной вдовой, их я на молитву поставлю, а у вдовы в голове муж, дети…» Так вот, если ты свое вдовство сохранишь, себя сохранишь, то вдовство твое превысит девство.

Я так обрадовалась и утешилась, что летела домой, как на крыльях. На прощание бабушка Анна мне сказала:

— Ну, каменьев еще наберешь, грехов еще наберешь — приходи опять.

Так стала я посещать Ванькину гору».

Подобным образом помогала ближним мать Анна. Этой же вдове она однажды пропела кант, который по смыслу соответствовал ее жизни и был пророческим. Удивительно, что из всех слышанных кантов, так часто звучавших в доме Петриных, женщина эта не могла запомнить и двух строк, а этот сразу же лег на сердце и запомнился полностью на всю жизнь.

Другой женщине, переносившей очень тяжелые испытания и безмерно скорбевшей, мать Анна сказала:

— Здесь, на земле, можно терпеть все. Ты теперь стоишь одной ногой на земле, а одной — в огне, а там те, кто в огне, нестерпимо мучаются и страдают.

Слова старицы были очень действенны, так как ее мудрость соединялась с даром прозорливости, поэтому никто не уходил от нее неутешенным. Часто она говорила «стишками». Так верующие люди называли ее выражения, сказанные в рифму. Например, утешая терпящих поношения, мать Анна могла сказать: «Когда ругают — грехи снимают, а если бьют — на Небе венцы льют». Или тем, кто шел узким путем, неся свой крест: «Вы в миру низки, а у Бога близки». Приучая своих близких к терпению скорбей, Анна Дмитриевна всегда подчеркивала, что главное, к чему должен стремиться человек в своей жизни, — это к сердечному смирению и покорности воле Божией.

Для очень многих мать Анна была руководителем и наставницей, но с возрастом силы ее истощались, сказывались годы напряженного подвига. Как-то она сказала доброй и благочестивой вдове, жившей после смерти своего мужа в селе Токареве, которое вплотную примыкает к Польному Ялтуново:

— Марья, Марья, ведь у меня хвост тянется на восемьдесят верст, но он мне стал уже тяжел, давай я тебе половину отрублю.

Говоря так, старица имела в виду людей, к ней приходящих со всей округи, в том числе странных и нищих, во множестве стекавшихся в дом Петриных. С тех пор эта Мария стала принимать к себе юродивых и блаженных. У нее многие жили и умирали, многих Мария кормила и утешала. Фамилия этой женщины была Селиванова. Очень добрая и благоговейная, она за свое милостивое сердце сподобилась от Господа дара рассуждения. Как-то одной девице, поступавшей на работу в Вышенскую больницу для умалишенных, тетя Маша сказала:

— Работай — не гордись, а будут наваливать — горбись. Про работающих в этой больнице она говорила:

— У тех, кто хорошо ухаживает за больными, — венцы на голове, а у тех, кто плохо, — на шее.