Сестры озерных вод

Теперь кровь не только пульсировала в висках — она заливала глаза. Все стало розовато-алым, тревожным, злым. Только в таком мире Матушка и могла обратиться к самому мерзкому, самому мертвому колдовству. Вызвать на землю порождение болота, говорить с ним, делиться силой и частью души — на такое бы не решился никто, сохранивший хоть крупицу рассудка. Но мать решилась. Вот почему болото подошло так близко.

Еще чуть, и Демьян бы разразился смехом, а после б зарыдал. Что-то дрогнуло в нем, и Матушка тут же приняла это за слабость, позволила себе прикоснуться сухой ладонью к его щеке.

— Мальчик мой, я хотела тебя вернуть. Я пошла бы на все… Лишь бы болото не забрало тебя. Ты обращался… Ты становился его Хозяином.

От этих слов Демьяна затошнило. Батюшка любил пугать его в детстве: мол, не примет тебя лес, сынок, — станешь болотником. Жижа потечет в твоих венах вместо крови, говорил он, разверзнется топь и поглотит тебя. Так что кушай кашу да слушайся теток своих. Дема, конечно, не верил, но тут же подчищал тарелку с вязкой кашей, каждый противный комочек, до самого дна.

— Что было бы, потеряй мы тебя? — Его молчание длилось, а Матушка набиралась уверенности, теперь ее голос звучал громко и властно. — Сам подумай, был ли у меня выбор? — И сама же ответила: — Был! И я решила отдать ему ненужного нам, незначимого… Что этот мальчонка? Пустое эхо. Вторит, но не говорит. А ты… Ты — мой сын, Хозяин…

Аксинья совсем успокоилась. Она продолжала гладить Демьяна по щеке, вторую ладонь доверительно положила ему на плечо. Где-то позади них застыла родня. Целый лес прислушивался к ее речи, уверяясь, что Матушка вновь вышла сухой из воды.

Но бесполезный мальчонка был сыном Поляши. Рыжий колобок — темные веснушки, мягкие ладони, звонкий голос. Он нес в себе ее тепло, ее кровь и память о ней. Если Степушка и вторил эхом чьему-то крику, то ее — предсмертному. Материнскому воплю, с которым Поляша вытолкнула из себя новую жизнь и умерла. Обратилась в тварь с холодной кожей и черными глазами.

— Ты убила его? Степана, — сквозь зубы спросил Демьян, зная ответ.

— Я предложила болоту обмен… — примирительно начала Аксинья, в ее глазах мелькнула тень. — Кто-то должен был принять решение…

— И ты приняла его.

— Я — Матушка, я должна была…

— Да, ты — Матушка лесного рода. — Демьян наконец оторвал глаза от мокрой земли и посмотрел на Аксинью, та из последних сил пыталась скрыть испуг. — Так почему же отдала сына своего болоту?

— Я пыталась… — Она медленно убрала ладонь.

— Я не спрашиваю, что ты пыталась. Я задаю тебе вопрос: почему?

— Не говори со мной так, сын! — Она свела брови, но вместо гнева по лицу пробежала судорога.

— Я не твой сын больше. Я — Хозяин леса, ты сама же назвала меня так. Отвечай: почему позволила болоту забрать кого-то из нас, лесных?

Аксинья фыркнула, отступила, попыталась обойти Дему, но тот шагнул в сторону, преграждая ей путь. Теперь они стояли на самом краю. Позади Аксиньи расползалась болотная язва, впереди высился Демьян, черный от ярости. Она судорожно сглотнула и попыталась улыбнуться.

— Холодно тут, может, в дом пойдем — там и поговорим.

— Нет. — Дема покачал косматой головой, сощурил злые, звериные глаза. — Это лобная поляна, суд вершится на ней.

— Суд? — взвизгнула Аксинья. — Какой такой суд? Кто против меня шагнет, кто докажет, что я… виновна? — Вопрос зазвенел в воздухе.

Дема оглянулся на стоящих за ним. Олег, казалось, врос в землю, как молодое дерево, такой же неподвижный и зеленоватый от испуга. Глаша стояла рядом, схватившись за его руку, чтобы не рухнуть. Она не сводила глаз с сестры. Та кивнула ей.

— Ну, может, Глаша? А? Сестрица, отдавала я болоту проклятому мальчика?

Старуха покачнулась, через силу отвела взгляд, но промолчала.

— Нет, ты вслух скажи, а то Хозяин не поверит. Виновна я?

Глаша продолжала напряженно молчать, будто земля сейчас разверзнется под ней и это станет избавлением.

— Ну? — властно прикрикнула Аксинья, и сестрица сдалась.

— Нет. Не виновна, — прохрипела старуха.

Демьян только покачал головой. Он даже не надеялся, что тетка сумеет воспротивиться сестре, но затаенная боль, с которой Глаша, словно скотина, отданная на заклание, покорилась чужой воле, била наотмашь.

— У этого и спрашивать не будем, он, сморчок болотный, говорить-то толком не может. — Аксинья хмыкнула и посмотрела на сына. — Что ж, выходит, Хозяин, невиновна я. Мальчонка испугался и в лес убежал, не поймали его, тебя спасти пытались. Вот и потонул, бедняга. А как — и не видел никто.

— Я видела.

Во всей этой круговерти Демьян успел позабыть о девке, которую так остервенело тащил сюда через лес. Она пряталась в тени, молчала, слушала, а может, и понимала что-то. Потому шагнула вперед, подошла совсем близко. Ее полуголое тело мелко дрожало, но голос оставался ровным.

— Я видела, как ты говорила с темной тварью… — начала она. Скривилась от отвращения, но заставила себя продолжить: — Не знаю, что это было. Но пахло от нее… Гнилью. Падалью. Грязью.

— Зазовка, — кивнул Демьян.