Сестры Шанель

Мы только расселись, когда ресторан на мгновение замер, все головы разом повернулись, разговоры умолкли – Хьюго сопровождал к столику у окна поразительную даму. На ней была широкополая черная шляпка с пучком страусиных перьев оттенка роскошного серого соболя, на шее сверкали бриллианты. Люди шептались о Лиане де Пужи, известной куртизанке, выступавшей в «Фоли-Бержер» и соблазнившей принца Уэльского. За соседним столиком художник по имени Сем, известный своими портретами, достал карандаш и принялся за работу, переводя взгляд то на Лиану де Пужи, то на салфетку, над которой быстро двигались его пальцы.

Я все еще пыталась прийти в себя, стараясь не смущаться при виде женщин, сверкающих драгоценностями, бархатом, лентами, кружевами, когда Лучо повернулся ко мне.

– Остерегайтесь вон того джентльмена, – кивнул он в сторону ближайшего столика. – Он смотрит на вас постоянно. И тот парень рядом с зеркалом тоже. У вас появились поклонники, Антониета. – Я почувствовала, что краснею. На мне было вышитое вечернее платье Габриэль, черное кружево поверх зеленого шелка, которое, я надеялась, подчеркивало мои глаза. – Не волнуйтесь, – сказал он покровительственно, – я проверил, пьяных жокеев поблизости нет.

– Кажется, это было целую жизнь назад, – заметила я. – Так много всего изменилось.

– Что именно?

– Слава богу, теперь я живу в Париже, а не в Виши.

И Габриэль была с Боем, а не с Этьеном. У нас был бутик. Она шила шляпы, я помогала их продавать. Когда я в последний раз видела Лучо, я думала, что Эдриенн скоро выйдет замуж, а я буду следующей.

– Кое-что случилось, – серьезно сказала я, – а чего-то не произошло.

– Не произошло, – задумчиво повторил он, глядя на пасторальные сцены на стенах. – Да. Так бывает.

Может быть, он думал о своей жене и о клятве: до тех пор, пока смерть не разлучит нас. Я не осмелилась спросить.

Этьен и Леон обсуждали карту вин, спрашивая мнение Лучо. «Шато Латур»? «Мадера»? «Пуйи-Фюиссе»?

– Шампанского, – потребовала Габриэль. – Что может быть лучше шампанского?

Официанты принесли первое блюдо – глазированную дыню с омарами и копченым лососем, а затем второе – тарталетки с пармезаном, но мне ничего не хотелось. Присутствие Лучо рядом со мной слишком сильно отвлекало. Хотя мне нравилось смотреть, как он ест. Он был сильным и крепким мужчиной. Ел с таким аппетитом, словно весь день был голодным. Оказалось, так и было.

– Мы все время занимались лошадьми, – улыбнулся он.

Я потягивала шампанское под пристальным взглядом Габриэль, испытывая искушение выпить его залпом.

– Лошади, – сказала я, – вот почему вы здесь, в Париже?

– Отчасти. Мы сегодня просто дурачились, немного поиграли в поло для развлечения. В основном я здесь потому, что моя семья – «Харрингтон и сыновья», если быть точным, – экспортирует говядину в Европу, и кто-то должен был встретиться с юристами. Обсудить условия контрактов, подписать необходимые документы. Мой отец мечтает, чтобы весь мир узнал – аргентинская говядина самая лучшая. Это его страсть.

То, как он сказал «его», заставило меня задуматься.

– Но не ваша?

– Лошади – моя страсть, – сказал, поедая carpe braise a la chambord^[63]. – Хочу, чтобы все в мире знали, что аргентинские лошади самые лучшие, чтобы ими восхищались так же, как я. Они невероятно самоотверженные существа. Сильные, добрые, надежные. Я убедил французскую кавалерию взять несколько сотен. Завтра я возвращаюсь в Аргентину, чтобы проконтролировать, что животные натренированы должным образом.

Завтра. Мое сердце упало, хотя для этого не было причин. Я и так знала, что у Лучо Харрингтона есть жена.

– А у вас? – Он положил вилку и посмотрел мне прямо в глаза так, что у меня по спине пробежала дрожь. – Скажите мне, в чем ваша страсть? Что-то должно быть.

Я никогда раньше об этом не задумывалась. Не рассматривала что-либо в этом ключе. И никто никогда не спрашивал. Но ответ пришел ко мне немедленно:

– Chanel Modes. Наш бутик. Я хочу, чтобы все в мире покупали наши шляпки и восхищались, как вашими лошадьми.

– Ну что ж, – улыбнулся он, – за мировое господство! – Он поднял свой бокал и слегка подался ко мне. – Вы поможете женщинам чувствовать себя красивыми. Я помогу мужчинам почувствовать себя храбрыми.

Наши бокалы соприкоснулись, в шампанском заискрилось отражение свечей. Мы почувствовали себя сообщниками, словно действительно могли это сделать.

– На что похожа Аргентина? – спросила я. Мне хотелось представить его там, в его привычном окружении.

– Некоторые утверждают, что Буэнос-Айрес похож на Париж – здания, архитектура. Я предпочитаю сельскую местность. Пампасы – вот настоящая Аргентина. Лошади и скот, насколько хватает глаз. Столько нетронутой земли… самое спокойное место на земле. – Он рассмеялся. – Единственное, что его портит, – это дом моего отца.

Оказалось, что его отец построил дом, воспроизводя «Замок на болоте»^[64], и настаивал, чтобы там говорили только по-английски.