Сестры Шанель

Габриэль обращалась со своими подругами из Руайо так же, как с дамами из высшего общества, если не лучше, и причина была очевидна. Одни в свое время приняли ее, другие – нет. Однако назначая встречи, я не всегда была уверена, кто есть кто, а сестре было все равно. Ее даже забавляли эти ситуации. Прячась в задней комнате, она наблюдала, как обе посетительницы старательно не замечают друг друга, бросая косые взгляды исподтишка. Это напоминало пансион, payantes и nécessiteuses, живущих в двух параллельных мирах, изо всех сил стараясь не пересекаться. Габриэль даже нравилось сталкивать их.

– Почему твоя сестра не может понять, – однажды в отсутствие Габриэль возмутилась Люсьена, – какая ужасная ошибка – принимать здесь жену и любовницу одного и того же человека в одно и то же время?

Я попыталась объяснить образ мыслей Габриэль.

– Возможно, это ошибка, – сказала я. – Но об этом будет судачить весь город. Люди будут стекаться в Chanel Modes на случай, если подобное случится снова, и они смогут увидеть все собственными глазами. А между делом они будут покупать шляпы.

Люсьена фыркнула.

– Светские львицы перестанут приходить! Они слишком боятся быть униженными. А без них – пуфф! – где окажется Chanel Modes?

– Да, но Эмильенна д’Алансон надевала одну из шляп моей сестры в Лоншане – и вуаля! – все захотели такую же, – возразила я. – Никто не станет копировать безвкусную шляпу светской львицы из провинции. Модницы смотрят на таких, как Эмильенна. Все хотят носить то, что носят актрисы и куртизанки. Вот что движет продажами.

Люсьена покачала головой и отошла, бормоча себе под нос:

– Четыре года в деревенском магазине в Виши, и она думает, что знает все.

Я так вовсе не думала, но с каждым днем становилась увереннее. Я училась. Отдать шляпу Дорзиа, когда она колебалась, не решаясь на покупку, оказалось правильным шагом, и пусть мы сделали это непреднамеренно, без далеко идущих планов, это сработало. Она стала знаменитой, осталась нашим постоянным клиентом и носила только наши шляпы. Теперь я часто раздавала наши изделия начинающим актрисам, у которых, казалось, был потенциал.

И все же я понимала, к чему клонит Люсьена. Нам нужны были деньги для дальнейшего развития.

Для того, чтобы бутик Chanel Modes был успешным, необходимо было привлечь оба типа клиентов, а это означало, что они не должны у нас пересекаться. Это была моя работа, и я пообещала отнестись к ней со всей серьезностью.

Иногда во время обеденного перерыва, желая ненадолго отвлечься от лекций Люсьены, я посещала «Галери Лафайет». Тот же «Пигмалион», но на более высоком уровне, с бессчетным количеством витрин с самыми великолепными туфлями, изысканной одеждой, сладко пахнущей пудрой, кремами и духами. Мне казалось, для того, чтобы быть главной продавщицей в бутике на Рю-де-ля-Пэ, я должна одеваться и пахнуть соответствующе, а это означало, что мне нужно обновить гардероб. Неплохо зарабатывая в Chanel Modes, я могла не беспокоиться о ценах. Габриэль помогала мне выбирать, настаивая на нарядах с четкими линиями, выверенными формами и ненавязчивыми украшениями. Благодаря ей я поняла, как всего лишь одна правильно расположенная оборка может подать лицо и фигуру выгоднее, чем целый каскад таковых.

– Ты такая красивая, Нинетт, – говорила сестра. – Ты же не хочешь, чтобы люди обращали внимание не на тебя, а на волны кружев и флер?

Она сама по-прежнему предпочитала мальчишескую манеру одеваться и использовала вещи Боя как образцы, когда шила себе жакеты. Он даже отвез ее к английскому портному, чтобы тот показал, как это делать правильно.

Порой во время обеденного перерыва мы с Габриэль ходили в магазины предместья Сент-Оноре, где продавались предметы искусства, всевозможные безделушки, антиквариат, гобелены, подушки, электрические лампы – словом, все необходимое для жизни в высшем обществе. Иногда заходили в аукционный дом «Друо» и в соседние мебельные магазины. Они с Боем переехали в квартиру на авеню Габриэль, которую сестра намеревалась обставить на собственный вкус. Я наблюдала за тем, как она выбирает вещи, с оттенком ревности и сожаления, что у меня нет собственного дома, чтобы украсить его. Но все же новость о том, что они живут вместе, взволновала меня. Большинство мужчин не живут со своими любовницами. Возможно, это означало, что Бой навсегда отказался от холостяцких привычек. Возможно, это была прелюдия к предложению руки и сердца. Я была рада за Габриэль. И, как это ни эгоистично, за себя. Их свадьба станет для меня шагом вперед. Передо мной откроются перспективы потенциальных женихов gentilhomme. Если она выйдет замуж, мне это тоже удастся.

Год назад, когда я впервые приехала в Париж и сказала Габриэль, что родители Мориса не одобряют брак с Эдриенн, она была возмущена, но не удивлена.