Сеть

– И как вы это всё представляете?

– Представлять будете вы. В ближайшие дни вы оба отправляетесь в командировку как раз с целью представлять широким массам выгоды практического применения психонет-технологий. И не забывайте, что я говорил на лекциях… Самодеятельность ваша хороша до известных пределов. Будьте осторожны, больше наблюдайте! Помните, что «внедрение» Психонета точнее было бы назвать «открытием». Психополе и без нас существовало всегда, как вам известно. Вы не столько «внедряете», сколько «открываете» Русскую Душу. Ну, и несколько корректируете её, делая последний шажок, перекидывая последний мостик, соединяющий её с высокими технологиями…

САЙТ 9

Настроение у меня было неважное. Длилось это состояние несколько дней и, хотя я не желал в этом себе признаться, я знал, отчего оно возникло. Дело в том, что я уже несколько дней не виделся с Лиз. Точнее, – мне не удавалось побыть с ней вдвоём. Ну или хотя бы втроём, в компании со Стивой. Так получалось, потому, во-первых, что мисс Этеридж теперь появлялась в Институте через день, да и то лишь на несколько минут. Впрочем, может, она там задерживалась и надольше, но сам-то я вынужден был уходить по делам. Работы было много в связи с подготовкой к командировке, о которой сказал Рудин. А на мои предложения встретиться где-нибудь, погулять, как раньше, Лиз отвечала «позже, я занята» и «как-нибудь потом, извини».

Невыносимо было это слышать, и у меня сжималось сердце, когда я провожал взглядом её каштановые локоны, взлетающие, когда она, спеша, резко поворачивалась к моей персоне на сто восемьдесят градусов. Невыносимость усугублялась непониманием такого поведения. Она явно стала относиться ко мне с прохладцей, и, как это частенько бывает, отгороженный первой удачей в отношениях от их последующего развития, я не мог уразуметь – в чём причина такой перемены? Ведь у нас, вроде, такая славная дружба завязалась – казалось мне… И влюблённость моя усиливалась. Стыдно признаться – я даже стихи стал сочинять, чего не делал со школьных лет.

Перебрав все мыслимые и немыслимые, преимущественно, немыслимые, причины, я, опять же, как это частенько бывает в подобных случаях, причину понял внезапно. Причина была на поверхности и проста, а её понимание оказалось неприятным: да ведь она же, вероятно, обижена моим отказом поведать о том, кто такой Ильич! Лиз несколько раз возвращалась к этому вопросу; я каждый раз увиливал от ответа. Наверняка она пыталось выяснить то, что её интересовало, и помимо меня, у других сотрудников Института. Но они, несомненно, уходили от ответа, так же, как и я, тем самым ещё более заинтриговывая мисс Этеридж. И ещё более усиливая её раздражение по поводу моей скрытности, поскольку я в Институте для неё был самым близко знакомым человеком, который, тем не менее, не желал удовлетворить её любознательность.

Времени на то, чтобы помириться с Лиз, оставалось всё меньше – на днях я должен был отправляться в командировку, и неизвестно, сколько она могла продлиться. Надо было срочно что-то предпринять. Я решил: нужно пригласить Лиз в ресторан и всё обсудить.

В очередную нашу двухминутную встречу на бегу мне удалось-таки добиться от моей капризной подруги согласия. И сегодня вечером мы должны были встретиться…

САЙТ 10

Не стану называть, но вы и сами легко угадали бы, в какой именно ресторан я пригласил Лиз. В «яблочко» попали бы если не с первого, то со второго раза – это было одно из двух-трёх наиболее шикарных питерских заведений: я желал произвести впечатление и показать, как ценю дружбу с Лиз. Увы, – менее банального способа я не придумал. Так что и букет цветов, конечно, тоже был заготовлен. Но кто знает, может быть, в некоторых случаях банальный способ – самый лучший. Не стишатами же моими беспомощными её, в самом деле, впечатлять?!

Итак, на часах было уже без пяти восемь вечера. Синева за огромными окнами темнела, столовые приборы брызгали искорками от света люстр, а официанты скользили по залу с достоинством английских лордов. Я чуток волновался, – честное слово, меньше всего о том, хватит ли моей, свежеполученной зарплаты младшего научного сотрудника на ужин с моей пассией.

Почти не отводя взгляд от входной двери, я не упустил момент, когда Лиз вошла. Она двигалась по ковровой дорожке в направлении моего – нашего – столика, а я жадно рассматривал её фигуру.

На ней была чёрная юбка, сужающаяся чуть ниже колен, и чёрная блузка. Чёрное подчёркивало её стройность; лицезрение совершенных пропорций между талией и бёдрами вызывало во мне своеобразные реакции: сжатие в груди и причудливое сплетение нервных сигналов, рождающих отдалённые фантомы вкуса – красота, желанность, страсть, сласть, сладость… Девушка-шоколадка, одним словом. Или – «кошечка»: она приближалась нервозно-грациозной походкой, которую модники её родины когда-то изящно обозвали «кэйк-уок»…

Я поднялся из-за стола.

– Привет, – опередила меня Лиз.

Садясь, она сверкнула чёрной кисой, выложенной на груди чёрной блузки крошечными, словно росинки, капельками страз.