Сеть

– Я понимаю – вы люди молодые, вас захватывает эта гонка за «новым», но… Давайте попробуем посмотреть на всё чуть иначе. За ближайшие, скажем, пятьсот лет все возникающие технологии, стремительно развиваясь, тем не менее, не удлинили жизнь человека. Человек живёт семьдесят-восемьдесят лет – как и пятьсот лет назад. За ближайшие пятьсот лет наука не избавила человека от страданий… нет-нет, не возражайте! Мне хорошо известны возражения, которые вы можете привести… Да, – какие-то болезни побеждены – но на их месте появились другие. Да, – человек стал жить комфортнее – но стал ли он жить счастливее? За мою жизнь я работал во многих разных комиссиях (здесь Бац чуть оживился, напитав интонацию язвительностью), и знаю, что и сейчас, несмотря на развитие науки, много голодных, больных, много несчастных, нелюбимых и нереализовавшихся – как и полтыщи лет назад… Ну и зачем же, тогда, спрашивается, все эти «новейшие разработки»? – Бац сердито повысил голос.

Он выглядел совсем понурым; для нас, завсегдатаев «Уголка», такая перемена настроения была не в новинку – у старика случались подобные внезапные «заходы». Но Лиз, как свежий здесь человек, была крайне удивлена, я это видел по выражению её лица. Она замерла, напрягшись, и хмуро, с плотно сжатыми губами слушала, словно боясь произнести хоть слово.

– … А все эти нанотрубки, майнд-машины, НКИ – всё это будто бы и впрямь, как вы выразились, – игрушки. Игрушки, которые Господь Бог позволил человеку отыскать, всего лишь для того, чтобы человеку не было скучно существовать, чтобы он постоянно, как белка в колесе, бежал, быстрей, быстрей, быстрей… (Бац раздражённо совершал в такт словам круговое движение указательным пальцем) в напрасной надежде догнать, дотянуться, схватить-таки вожделенное решение всех проблем… Бежать!.. За новой «революционной» технологией, потом за самой новой, потом за суперновейшей, – бежать, бежать… оставаясь при этом на месте. Оставаясь на месте и ожидая неминуемого конца.

Лиз нерешительно поглядывала на меня, ища выручки – она, ясно, не понимала, какая реплика была бы уместна, и как вообще дальше должен продолжаться разговор.

– Ну, блин! Начал за здравие, кончил за упокой! – развязно произнёс я, широко улыбаясь. – Аркадий, вы не должны перед иностранной журналисткой демонстрировать такие мрачные воззрения! За державу обидно!

Бац бросил на меня короткий быстрый взгляд и улыбнулся.

– Да, я что-то немного… кхе-кхе… – он встал, быстро несколько раз сжал и разжал длинные пальцы. Потом преувеличенно бодрой походкой прошёлся по комнате и, оживляясь, предложил:

– А не желаете ли поприсутствовать на нашем собрании защитников природы? Уж там-то разговоры повеселее! – он ещё не вполне овладел собой, и я уловил в его словах вновь проявившуюся толику язвительности, которую он, впрочем, затушевал благодушной мимикой.

– Нет, нам пора идти. Спасибо за интересную беседу. Лиззи для её очерков пригодится то, что она здесь услышала, – сказал я, вставая с дивана и протягивая ладонь для рукопожатия.

САЙТ 8

– У нас возникли кое-какие внутренние проблемы… – вполголоса произнёс профессор Рудин.

Мы со Стивой напрягли внимание, глядя на профессора. Он же, опустив голову, помолчал несколько секунд, и медленно сказал:

– …Хотя, возможно, эти внутренние проблемы помогут справиться с проблемами внешними…

– Так в чём дело, профессор? – нетерпеливо спросил Стива.

Профессор, выпрямившись, взглянул на него и, изобразив кистью в воздухе неопределённую фигуру, произнёс:

– Ильич активизировался…

Мы со Стивой переглянулись, – в этом не было новости для нас.

– Вам известны его амбиции, и его капризы по поводу нашего сотрудничества… Но вот что вы пока не знаете, так это то, что Ильич на днях разродился любопытным и довольно дельным софтом… который, как мне кажется, способен нам помочь, – пояснил Рудин. Он поднялся и кивком поманил нас:

– Идёмте.

Следуя за вельветовой спиной профессора, я пытался найти ответ на вопрос: что на сей раз могли отчебучить бета-волны Ильича? В затруднении я созрел взять подсказку друга, но мы уже спускались по узкой винтовой лестнице в подвальный бокс, здесь была повышенная слышимость и шептаться со Стивой при профе не хотелось.

Остановившись на небольшой круглой нижней площадке, проф приложил палец к сенсору и обернулся, оглядывая нас с таким видом, словно оценивал новичков. И хотя мы таковыми не были, всё же взгляд профессора участил сокращение моей сердечной мышцы.

Мы вошли.

Низкий потолок, белые панели, длинный светло-серый пульт управления у правой стены, серое мягкое покрытие под нашими ногами, приглушённое освещение…

Рудин подошёл к столику в форме буквы «с», где светилось несколько мониторов.

– Мстислав, включи громкую связь, – попросил Рудин.

Мой друг шагнул к столику и повернул регулятор.

– …Пьиветствую! – раздался из динамика голос, полный энергии. – Что, профессор, решили-таки посвятить в мой план наших молодых коллег?

– День добрый, Владимир Ильич. Да, вот решил… я сейчас подключу ваши зрительные центры… хорошо видно?