Сеть Сирано

А терять ничего и не пришлось. Начальство было настроено по после праздничному благодушно, и больше говорили о планах на будущее, чем о зависших и незавершенных проектах. На обсуждение этих важных дел была потрачена уйма драгоценного рабочего времени, так что до теткиной скромной персоны очередь так и не дошла. Зато после собрания ее заловил-таки Лексеич и, не стесняясь в выражениях, высказал ей все, что у него наболело. Тетка не сопротивлялась. В такие минуты лучше затаится и переждать. И вообще, судя по сегодняшнему сну, перечить генералиссимусу крайне опасно. Хочешь, убивай меня, хочешь, целуй, после этой ночи ты уже ничем не сможешь меня удивить.

— А чтой-то у тебя морда такая счастливая? — неожиданно спросил шеф.

— У меня — счастливая? — удивилась тетка.

— Конечно, счастливая! — настаивал Лексеич, — хоть и усталая немного, но глаза, глаза-то как горят! А ну-ка колись, старуха, уж не изменила ли ты мне, пока я, старый дурак, хранил тебе верность?

— Ты и верность! — засмеялась тетка, — близнецы-братья! А как же твоя новая пассия?

За обсуждением Лексеичевой новой, уже ставшей старой пассии, они дошли до буфета. Заказав кофе, заняли столик у окна.

— Нуте-с, — загадочно улыбнулся шеф, — я весь в вашем распоряжении.

И тетка сдалась. Ей уже давно было невмоготу одной носить весь груз своих переживаний. Поэтому они вылились из нее легко, как детские слезы. Она долго, подробно и сбивчиво рассказывала Лексеичу, что послужило поводом для принятия ее решения выйти в интернет и найти, наконец, своей дочери спутника жизни, по-настоящему достойного ее многочисленных положительных качеств. Чем все это обернулось для них обеих не то, что рассказывать, подумать об этом страшно. Но от этого «страшно», почему-то становиться очень хорошо. С одной стороны Ольга стала еще более нервной, неуправляемой и даже злой, но с другой — для нее, кажется, открылись новые неизвестные ей доселе горизонты, и она уже вполне самостоятельно начинает их осваивать. И хотя прошлое еще не отпускает, и не далее как сегодня, Оленька, скорее всего, встречалась именно с ним, хочется верить, что будущее не в пример сильнее, и победа будет за нами.

Но, кроме всего прочего, тетка сама вляпалась в ситуацию, из которой она не видит никакого выхода. А главное, не понимает, как ее угораздило, как она докатилась до жизни такой. А как все хорошо начиналось! Жизнь расцвела всеми возможными, а заодно и невозможными красками. Тетка вырвалась словно из скорлупы, из тюрьмы, из футляра, из любого другого безвоздушного пространства, в котором она была пожизненно заключена. Мир — он большой! Мир — он громадный! И она имеет полное, никем неограниченное право стать суверенной его частицей. Частицей, атомом, молекулой или любой другой непонятной субстанцией, отмеченной именно тем единственно правильным зарядом, который способен притягивать к себе другие, не менее качественные.

Единственное, что тетку страшит на этой ослепительной высоте, так это возможность поскользнуться и упасть. Но пока она только на пороге великих открытий, и одно из них вчера ночью неожиданно произошло. Подробности этого интимного события тетка, естественно, упустила, но ее лицо при одном лишь воспоминании о нем, исказилось и пошло некрасивыми красными пятнами, заставив даже Лексеича отчего-то заволноваться и отвести глаза. Все в порядке, сказала тетка, не стоит беспокойства. Я так счастлива, ты даже не можешь себе представить. Одно только мучает меня и отравляет мне мое сладкое существование — двойственность моего положения. Лучшая часть моей личности обладает безраздельным, бесцеремонным, безудержным и наглым счастьем, а оставшаяся — тяжело мучается оттого, что это счастье мне не принадлежит. Я им пользуюсь не по праву. Оно изначально уготовано моей дочери, а я у нее его ворую. Тырю без зазрения совести, слямзиваю, увожу.

А главное! Я так устала притворяться! Мне надоело быть юной наивной девочкой, мне хочется быть самою собой, и уже на полных правах распоряжаться и своими мыслями, и своими поступками. Но иногда мне кажется, что та, другая всегда жила во мне, только я не хотела себе в этом признаваться. И вот, благодаря происходящим событиям, тонкая грань между мной в Оленькином обличии и мной настоящей стерлась. Я перестала идентифицировать себя, как взрослую самодостаточную личность. Я вернулась в свою юность и уже не играю, Лексеич, я в ней живу, искренне веря во все происходящее. И лишь в короткие часы передышки я прихожу в себя и понимаю, что моя крыша летит даже не над Парижем. Она давно преодолела земное притяжение и героически бороздит просторы вселенной.

— Что мне делать, Лексеич, я, кажется, схожу с ума!

За все время теткиного взволнованного монолога он ни разу не остановил ее, не вставил лишнего слова, не прервал ее исповедь вопросом, не крякнул, не вякнул, не чихнул, но что самое интересное, не выявил на своем лице даже тени удивления.