Сетевой

В палатке Павел поставил фонарь торчком, стянул с себя мокрый бушлат, велел мне снять мою мокрую куртку и лезть в спальник. Мои ботинки, которые я сняла, выставив ноги наружу, под дождь, он отряхнул, стукнув друг об друга, и поставил возле входа внутрь. Мой рюкзак, слегка похудевший, приткнулся вдоль самого края палатки, мой спальник, уже развернутый, лежал на пенке, которую Паша успел вынуть из моего рюкзака. Я шустро заползла в него и закуталась по самые брови. Паша подождал, пока я закончу шуршать, возиться и «окукливаться», накрыл меня сверху своим бушлатом, завернулся в свой спальник и буквально через пару минут уже спал, даже похрапывать начал. Мне стало завидно.

Я, то ли от переизбытка впечатлений, то ли от выпитого «чифира», не могла ни уснуть, ни согреться. Я поджимала ноги, возилась, пытаясь целиком уместиться под пашиным бушлатом, но все равно дрожала и пару раз лязгнула зубами.

Меня колотила уже крупная дрожь и зубы стучали все четче и ровнее, когда Павел зарычал, как потревоженный медведь в берлоге, расстегнул молнию на своем спальнике, повернулся ко мне и подгреб меня к себе вместе с бушлатом. Он по-хозяйски пристроил мою голову на сгибе своей руки, накрыл меня половиной своего спальника, натянул на нас обоих сверху свой бушлат и придавил меня поверх моего спальника своей огромной тяжелой рукой. Я еще немножко поерзала, устраиваясь поудобнее, чуть высунула нос из-под бушлата, чтобы не задохнуться, потом наконец согрелась и перестала трястись. Павел уже храпел и вздрагивал во сне, от его теплого влажного свитера пахло дождем и мокрой шерстью. Я подумала, что до утра так и не усну, и сразу же заснула.

Проснулась я в той же позе, чувствуя, как спина одеревенела, бок сплющился, но мне было тепло, и не хотелось шевелиться.

Сквозь тонкие стенки палатки пробивался слабый утренний свет, снаружи раскатисто гаркнул Сергей:

– Добррррое утрррро, господа сплавщики! Объявляю подъем! Московское время восемь часов утра, давайте кто-нибудь сотворите завтрак, а то жррррать уже хочется.

Было слышно, как в палатках завозились и зашуршали, просыпаясь, люди.

Я осторожно спихнула с себя Пашину руку и села, придерживая бушлат, чувствуя, как под него сразу же стал забираться утренний холодок.

Паша тяжело перевалился на спину и продолжил могуче храпеть, ничуть не потревоженный ни моими шевелениями, ни зычным голосом Адмирала. Я потрясла его за плечо, но поняла, что мои слабые попытки его расшевелить – все равно что слону дробина. Но вот снаружи послышались шаги, взвизгнула молния палатки, и внутрь, дыша клубами пара, просунулась мохнато-бородатая физиономия Адмирала:

– Спит?

Я покивала и еще разок демонстративно потрясла храпящего Пашу за плечо. Адмирал усмехнулся и гаркнул во всю луженую глотку:

– Пашка, подъем, сучий сын!

Меня подбросило на месте от неожиданности, а Павел наконец перестал храпеть и открыл глаза:

– Чего орешь? – сердито буркнул он, выбираясь из-под спальника.

– В следующий раз петарду притащу. Или горн. – Бородатая физиономия скрылась из палатки. Паша посидел, потер лицо, просыпаясь. Я успела натянуть свои ботинки и пыталась влезть в отсыревшую за ночь куртку.

– Доброе утро, – робко сказала я.

Он сонно посмотрел на меня, как будто видел впервые, и помахал рукой.

Я вылезла из палатки и первый раз при дневном свете взглянула на то место, куда волей обстоятельств меня угораздило попасть.

Горы. Река. Каменистый берег. Лес. Стадо коров бродит по лагерю между палаток, совершенно игнорируя людей. Люди, впрочем, тоже не удостоили стадо вниманием.

Холодный воздух, туман и слякоть, промозглость и серость – ничто не могло испортить того впечатления от окружающего меня пейзажа, который я, увидев, застыла, как соляной столп. Только на картинах видела я до этого горы, бурные реки, но никакие картины и фотографии не могли передать мрачного очарования свинцового неба, навалившегося на вершины, и молочную густоту тумана, сползающего с гор и скрывающего лесок. Чуть поодаль от нашего лагеря, почти на самом берегу реки, цвел ярко-розовый кизильник, и я впервые пожалела, что не умею рисовать.

Позади меня из палатки с шумом выкарабкался Паша и куда-то утопал по своим суровым мужским делам.

Я зябко поежилась, встряхнулась, как собака, и это меня слегка взбодрило. Я направилась к костру и активно подключилась к приготовлению завтрака на всю компанию. Любая пара рабочих рук у костра была не лишней и всегда находила себе какое-нибудь полезное занятие.

Завтрак был простым, но сытным, полезным и вкусным: каша и чай. В обычной жизни я бы и не подумала приготовить себе кашу, которую я ела в последний раз даже и не вспомню когда. В школе наверное. Горячая сладкая каша показалась мне восхитительной, но от добавки я отказалась, поскольку моя порция и без того еле в меня влезла. Дома я обходилась чашкой кофе и бутербродом в лучшем случае. Или печеньками.