Сети Деллы (ЛП)

Его друзья считали Данте не только чокнутой, но и тупой. Те немногие, кто видел её вживую, не могли поверить, что можно быть такой тупицей. Данте не могла понять самых простых вещей, но пыталась скрыть свою невежественность, утверждая, что притворяется глупой. Просто из любопытства Дэвид решил проверить её по таблице умножения, но она не смогла вычислить 2 х 8.

А Данте, казалось, всё время злилась. У неё были сильные предубеждения и резко негативное мнение о цветных и людях без денег. Её элитарность была настолько вопиющей, что она даже отказывалась смотреть фильм, если в нём был задействован "нежелательный" элемент. Она ничего не могла с собой поделать. Она просто хотела, чтобы её мир был богатым.

Когда Данте не была сосредоточена на деньгах, она была параноиком, недоверчивой, злилась на вселенную, и переключалась на свою мать. Она часами твердила о своём несчастливом детстве, всегда пересказывая историю о том, как мама ошпарила ей руки кипятком.

— Она рассказывала о том, как мать заставляла её шить до тех пор, пока у неё не начинали кровоточить пальцы, — вспоминает Дэвид, — о том, что её постоянно избивали. Она утверждала, что мать запирала её в чулан под лестницей, что её пороли кожаным ремнём. Не знаю, правда это или нет, но она всегда угрожала настучать на мать в налоговую службу. Это было похоже на войну с собственной матерью, как будто у них какое-то соревнование.

Данте всегда было что доказывать, особенно когда дело касалось Ольги. Когда Дэвид взял её с собой в поездку в Италию — запоздалый отпуск для медового месяца, ради которого он списал деньги со своей карты "Visa", — Данте, казалось, волновало только привезти оттуда итальянские кожаные сумочки и обувь, чтобы швырнуть их матери в лицо. Дэвид даже не пытался понять причину; вместо этого он решил держаться подальше от Ольги и остальной семьи Данте.

В то время Данте не поддерживала связь ни с кем из братьев и сестёр. Но после поездки в Европу она позвонила Шерил, и сказала, что была в Париже, а не в Риме — просто снова соврала по необъяснимой причине.

Для Дэвида Данте была похожа на Золушку — девочкой, бегавшей в лохмотьях, пока с её братьями и сёстрами обращались, как с королями. Она рассказывала, что её давно потерянному брату Джину подарили на Рождество велосипед, а ей дарили только несколько пар трусиков. Конечно, Дэвид понимал, что большинство историй выдуманы, но некоторые из детских воспоминаний Данте казались реальными, и те несколько коротких раз, когда он видел её родственников, он становился свидетелем напряжённых отношений Данте с семьёй. Но кроме того у Данте была дурная привычка делать пакости тем, кто заботился о ней, лгать и перевирать факты, так что Дэвид не знал, чему верить, и, к сожалению, знал об этом не понаслышке.

Не раз она угрожала нажаловаться на него в налоговую службу, но он напоминал ей, что в таком случае налоговая пронюхает про её нелегальный бизнес с частным детским садом. Кроме того, Дэвид абсолютно честно сообщал о своих доходах как арендодателя и компьютерного программиста. Он зарабатывал хорошие деньги и имел все основания быть откровенным с официальными органами США. Он гордился собой, даже если Данте это не нравилось, и его коробило, что она лгала всякий раз, когда на вечеринках представляла его каким-то крупным консультантом. Она и сама была немного фальшивой.

— Она вечно притворялась, что разбирается в классической музыке, искусстве и тому подобном, потому что ей нравилось общаться с важными людьми, — говорит он. — Но на самом деле она нахваталась всего понемногу, ровно столько, чтобы поддержать разговор. У неё было множество книг по искусству, но они были просто для вида.

Данте приносила домой модные книги во впечатляющих обложках. Они хорошо смотрелись на кофейном столике, но, по-видимому, она почти ничего не читала, даже газеты. Её знания о текущих событиях были невелики; она знала только то, что говорили в вечерних новостях по телевизору. Её больше интересовали косметические процедуры, а ещё она вечно проливала слёзы из-за того, что её не любят.

— Ты ведь не позволишь им добраться до меня, правда? — спрашивала она.

— Кому?

— Не знаю. Но не позволяй им прийти за мной.

— Хорошо.

— Ты ведь присмотришь за мной, правда?

— Да.

— И ты любишь меня? Ты не позволишь им заполучить меня?

Но Дэвид так и не понял, о чём говорит его сумасшедшая жена.

— Были определённые вещи, которые она повторяла снова и снова, а я так и не получал никаких ответов, — признался он. — Видимо, это не имело значения. Я полагаю, это из-за неуверенности в себе.

Дэвид оставил попытки разгадать эту женщину. Он возил её в Европу, на Карибские острова, он делал всё, чтобы его жизнь с ней была сносной, но она не оставляла его в покое. Он не помнит точной даты, когда она впервые отправила его в тюрьму, но точно помнит, что после этого перестал с ней спорить.