«Я твой отец, дитя мое, – подумал Фауст. – И из-за меня твоя мама умерла на костре. И при этом я любил ее больше жизни. Сможешь ли ты когда-нибудь простить меня?»
– А где… где дядя Валентин? – неожиданно спросила Грета.
Иоганн сглотнул. Он пока не был готов сказать ей. И что ему было говорить? Но в этот миг Грета снова закрыла глаза, ее дыхание стало ровнее и глубже. Глядя на нее, Иоганн успокаивался сам. Как странно. Он так усердно учился, выслушал столько лекций, познал семь свободных искусств – но было искусство, о котором ни один ученый ему не рассказывал. Иоганн не слышал о нем от магистров в Гейдельберге или от Арчибальда, и уж тем более от Тонио. Хрупкое и неуловимое, это понятие встречалось и в греческих, и в латинских текстах, слишком невесомое, чтобы ухватить с лету. И совсем другое дело – познать его на собственном опыте. Овидий однажды назвал его
Искусство любви.
Восьмое свободное искусство.
Да, он любил Маргариту, любил до сих пор. Но эта любовь уходила корнями в детство, зиждилась на долгих воспоминаниях – и ожиданиях, которые, возможно, никогда бы не оправдались. Любовь к этому ребенку, к дочери, которую он знал меньше месяца, ничего не преследовала. Она просто была. Она наполняла его и дарила успокоение, какого Иоганн доселе не знал. Фауст задумался, как бы все сложилось, если б он встретил Грету раньше и с самого начала был ей отцом. Быть может, он прекратил бы эту извечную гонку? И неуемная жажда знаний утихла бы? Вряд ли. Но она направляла бы его жизнь в более спокойное русло…
Иоанн решительно вздернул подбородок. Эта жизнь, их общая жизнь, не могла оборваться сейчас. Она только начиналась. И он, Иоганн, будет за нее бороться.
С площади долетал отдаленный шум карнавала – грохот пушек, крики, звон колокола. Наверное, горожане уже потушили пожар и сумели избежать разрушений. Праздник близился к завершению, люди расходились по домам.
Иоганн задремал, убаюканный чувством, что хоть на время его дочь оказалась в безопасности. Слух ласкала мягкая музыка, небесная мелодия, словно играли сами ангелы…
– Очнитесь, доктор! – Голос Карла вырвал его из дремоты.
Но Иоганну хотелось уснуть, просто забыться.
– Оставь меня… – пролепетал он. – Как прекрасна эта музыка…
Однако Вагнер не сдавался. Как надоедливый щенок, он тянул Фауста за одежду. В конце концов набрал горсть снега под деревом и приложил доктору к груди.
– Ты что себе позволяешь…
Иоганн вскочил и замахнулся здоровой рукой. Но, взглянув на Вагнера, сразу вспомнил, где они находятся. Рядом спала Грета, грудь ее мерно поднималась и опускалась. Фауст тряхнул головой, чтобы избавиться от усталости.
– Эти сумасшедшие наверняка будут искать нас, если уже не ищут, – настойчиво сказал Вагнер. – Мы не можем слишком долго тут оставаться!
– Прости… ты прав. – Иоганн стряхнул снег с рясы и окончательно пришел в себя. – Мы должны как можно скорее покинуть Нюрнберг.
– Только вот как?
Вагнер огляделся с сомнением. Он тоже озяб в тонкой рясе. Солнце продолжало свой ход и уже клонилось к городской стене. Пегниц лениво нес мимо них свои холодные воды.
– Если вы не ошиблись и у Тонио везде свои люди, то и ворота наверняка стерегут, – продолжал Карл. – В таком виде нам из города не выйти. Нас даже обычные стражники не пропустят. Мы выглядим как бродяги.
– Мы должны хотя бы попытаться. Оставаться в Нюрнберге нельзя ни в коем случае. Это слишком…
Иоганн вдруг замолчал. Снова послышалась музыка, которая так его убаюкала. Поначалу он принял ее за порождение собственного сознания, но теперь стало очевидно, что музыка играла наяву. Флейты, барабаны, колотушки, тихие, но еще вполне различимые… слышен был даже визг волынки. Музыка доносилась не с рыночной площади, а с северо-востока, где располагались ворота Лауфертор. Откуда начиналась дорога на Прагу.
В голове у Фауста зародилась догадка.
– Быстро, за мной! – скомандовал он.
– Что вы задумали? – спросил Вагнер.
Но Иоганн не ответил. Вместо этого он потряс Грету, которая еще крепко спала.
– Просыпайся, девочка моя! Нам придется еще немного пройтись. Совсем чуть-чуть!
– Как… что?.. – пробормотала Грета. Она открыла глаза и растерянно огляделась.
– Поднимай ее и пошли! – велел Иоганн Вагнеру. – Пока еще не поздно!
С этими словами он поспешил к мосту. Карл взвалил на плечи Грету и с трудом поднялся по крутым ступеням. Медленно, спотыкаясь, они двигались на северо-восток, мимо фонтанов, трактиров и небольших площадей, на которых снова появлялся народ. У старинной церкви Святого Эгидия повернули и остановились на широкой, мощенной булыжником улице, которая вела к городским воротам. Музыка между тем становилась все громче, теперь она играла где-то совсем рядом.
И вот Иоганн увидел их.