Сети Вероники

И только после этого желание стало в нем сильнее, чем нежность, прошептавшая эти слова, и все слова на время исчезли, снесенные сотрясающей силой, и стоном, и током, и потоком, который вжал их друг в друга, соединил, переплел тела и понес их в себе обоих как одно целое.

Но она вернулась снова, его нежность. Как только огни перестали вспыхивать в глазах и сердцебиение восстановилось, Алеся почувствовала, как Женина рука гладит ее голову, и прикосновения его губ к своей щеке, к виску почувствовала тоже. Не рассеянные, не на излете, а переполненные нежностью прикосновения.

Она расстроенно шмыгнула носом:

– Не знаю что отдала бы, чтобы от тебя не уходить.

– Отгул не получится взять? – спросил он.

– Уже не получится… Скоро вставать.

– Дежуришь?

– Сегодня нет. Но все равно ведь до вечера, – вздохнула Алеся.

– Я пока замок посмотрю. Поменяю, может. И обои попробую поклеить, кстати.

– Ты умеешь клеить обои? – удивилась она.

– Попробую – узнаю. Если пойму, что этот навык мне не дается, то остановлюсь, не волнуйся.

– Я не волнуюсь, – улыбнулась она. – Можешь пробовать сколько угодно. Тем более одна стенка все равно уже вкривь и вкось.

– Зла на хватает!

– На меня?

– На себя.

– Ты-то при чем? – удивилась Алеся.

– Да понятно, при чем.

Ей это понятно не было, но объяснять он не стал.

Женя поднялся с кровати, подошел к окну, раздвинул плотные серые шторы. Весь он сразу стал виден в первом утреннем свете; Алеся глаз не могла от него отвести. Она не в первый раз видела его во всей силе, открытой наготою, в резкой красоте мышц и жестов, но каждый раз у нее занималось дыхание от того, как весь он выявляется внешне. Обликом он это называл, кажется?

– Вставай, родная моя. – Женя вернулся к кровати, присел на край и поцеловал Алесю. – Отправлю тебя на работу и займусь приятным делом.

– Обои клеить, что ли, приятное дело? – засмеялась она.

– Сам удивляюсь, однако так и есть. Но я не от безбытности моей этому радуюсь, не думай. У меня и быта хватало, дело не в нем. И не в опыте. Вообще ни в чем внешнем.

– Ты меня переоцениваешь, – вздохнула Алеся. – Я не понимаю, что ты имеешь в виду.

– Я тоже не очень понимаю. Но отчетливо сознаю, что стал чувствовать счастье. Со всей силой, на какую способен. Я этого даже в Багничах не чувствовал, а как будто… Вдоль счастья двигался, со стороны его наблюдал, знал, что оно пройдет. А потом, когда понял, что тебя нет, на мне шкура стала трескаться.

– Ох, ну что ты говоришь! Алеся поежилась.

– Именно так и было. Трескаться, лопаться. Труднообъяснимый, но физиологически ощутимый процесс. Болезненный. Ну, это неважно. Главное, что он имел результат. Я его проанализировал, как анамнез. И понял, что теперь способен на счастье и что поэтому могу тебе его дать. Не смейся, – сказал Женя, заметив ее улыбку. – Ну, такой склад ума. Клинический, это естественно. В общем, мне, честное слово, все равно, что делать вместе с тобой. Хоть обои клеить, хоть… не знаю что… На Килиманджаро подниматься! – Наверное, после этой последней своей фразы он заметил уже не улыбку, а тень на ее лице. Взгляд его, и всегда-то прямой, сфокусировался в луч. – Алеся, я не уеду без тебя, – сказал он, пронизывая ее этим лучом. – И без тебя не останусь. Мой контракт закончился. Я должен или заключить его заново, или не заключить. Ты подумаешь, что для тебя предпочтительнее, поехать со мной в Конго или остаться со мной в Москве. Скажешь мне, что решила, и в зависимости от этого мы будем действовать.

– Но как же – что я решила… – растерянно проговорила Алеся. – А ты? Для тебя-то что лучше? И еще эти! – вдруг вспомнила она. – Которые с повесткой за тобой ходили. Они-то никуда не делись.

– Это последнее, о чем я думаю. – Женя поморщился. – Надо себя не уважать, чтобы ставить свою жизнь в зависимость от предполагаемого.

– Но они твою жизнь могут сломать…

– Думаю, нет. Во всяком случае, пока – нет. Если это станет иначе, тогда и действовать будем иначе. А сейчас ты реши, пожалуйста, что будет с нашей дальнейшей работой и с Сережкой.

Она вздрогнула и отвела взгляд. Но тут же устыдилась этого и, прямо глядя в Женины глаза, в ледяную их радужку, сказала:

– Я не могу тебе его навязывать.

– По-моему, он ко мне относится неплохо. Я к нему тоже. Наверное, должно быть с моей стороны меньше рацио, а больше… Но все-таки процесс с этой лопающейся шкурой не очень-то быстрый, – извиняющимся тоном произнес Женя. – По отношению к тебе он окончен. По отношению к Сережке продлится еще некоторое время. Надеюсь, не очень долгое. – Он вдруг наклонился, обнял ее, прижал к себе и сказал, как выдохнул: – Давай-ка ты одевайся. Еще немного вот так на тебя посмотрю и сдерживаться не стану.

– Нет уж! – Его дыхание защекотало ей шею, она засмеялась. – Во мне тоже рацио достаточно.

– Ясности ума, я бы сказал. Ты меня тогда, в вагоне, так отшила, что… Ну, заслужил, конечно.