– Но ты слишком умен, чтобы себя обманывать. – Ей пришлось собрать все свои силы, чтобы ни руки его не коснуться, ни губ. – Не знаю, какой случай тебя с ними свел. Но они тебя уже из своих лап не выпустят. И избивать вынудят, и убивать. И оправдание ты этому для себя найдешь. А я не найду. Никогда. Ни для тебя, ни для себя.
Она понимала, что он вглядывается в нее так пристально, потому что видит каждую ее черту ясно, как и она видит его черты, весь его облик.
Он врезается сейчас в ее сознание, в ее память, в нее всю. И это единственный способ, которым он может остаться с нею. Единственное, что не разрушит ее и что поэтому для нее возможно.
Когда за Вероникой закрывалась дверь парадного, она не слышала ни движений Сергея, ни даже его дыхания. Но весь он был в ней, теперь уже навсегда, навечно, это она знала.
«Может быть, потом это сделается не таким острым. Перестану просыпаться в слезах. Буду работать. Жить день за днем. Буду спокойна и даже счастлива одна».
Все это – работа, будняя жизнь – могло сложиться в будущем так, могло иначе.
И лишь одиночество, бескрайнее, безграничное, было ей обещано наверняка и навсегда.
Глава 22
Алеся проснулась в кромешной темноте. Что ночь, было понятно, но вдруг она подумала, что это может быть уже следующая ночь, и похолодела: а на работу? Ни разу в жизни не проспала!
Но уже через мгновенье в ее сознании прояснилось все, что было перед тем как она заснула. Алеся замерла, прислушиваясь. Тишина была такой же кромешной, как темнота.
– Ты здесь? – спросила она.
– Да.
Женин голос звучал ясно, будто он и не спал. Да и не спал, наверное.
Алеся провела рукой рядом с собою – его не было.
– Ты на полу сидишь, что ли?
– Ну да.
– Почему?
– Удобнее, чем на стуле. А больше здесь и сидеть не на чем.
– Так лег бы на кровать, ну что ты, в самом деле!
– Твой альтруизм безграничен.
Она расслышала усмешку в его голосе и сказала, отодвигаясь к стене:
– Ложись, я подвинусь.
Женя лег на край кровати. Глаза привыкли к темноте, и Алеся различала теперь его профиль. Ей показалось, что он очерчен резкой световой, даже люминесцентной линией. Но такого не могло быть, конечно.
– Откуда ты узнал, где я? – спросила она.
– От соседки.
– Она же в другом месте теперь живет.
– Сестра ей позвонила. Спросила твой новый адрес.
– Странно, что Рита сказала.
– Ничего странного. Мы с ней с детства дружим. Еще когда к бабушке приходили в Большой Козихинский.
– Я думала, ты в детстве там и жил.
– Жил в Подосенском переулке, – сказал он. И почувствовав, наверное, как дрогнули пружины кровати, спросил: – Что ты?
– Нет, ничего. Просто… Это все очень странно.
– Что именно?
– Какие-то необъяснимые совпадения.
– Ничего необъяснимого нет. Просто мы можем не знать объяснения. Любой позитивист подтвердит.
– Спасибо тебе, – вздохнула Алеся.
– За позитивизм?
– За то, что того маньяка вышвырнул.
– А он маньяк? Мне показалось, просто храброй воды выпил.
– Может и так. Который час, не знаешь?
– Половина шестого. Посмотрел, когда шторы задергивал. – Алеся не спросила, зачем он задергивал шторы, но Женя как-то догадался, что это показалось ей непонятным, и пояснил: – Светлеть начинало. Подумал, что это может тебя разбудить.
– Мне к восьми на работу.
– Тогда поспи еще.
– Усну и не проснусь.
– Совсем? С чего бы?
– Вовремя не проснусь.
– Я тебя разбужу, не волнуйся.
– Ты сам поспал бы.
– Тем более не волнуйся.
В темной тишине их молчание казалось материальным.
– Жень, – наконец проговорила Алеся, – ну скажи хоть что-нибудь.
– Да я уж наговорил тебе…
Он вздохнул виновато. Она удивилась – никогда не слышала у него такой детской интонации, и не в голосе даже, а во вздохе.
– Когда наговорил? – спросила она.
– В вагоне.
– Да ты же мне там и не говорил ничего!
– Вот именно. – Он помолчал, потом добавил: – На твоем месте я меня шибанул бы сейчас чем-нибудь по дурной башке.
– Ты потому так неподвижно лежишь? – улыбнулась Алеся. – Боишься, что шибану?
Женя взял ее руку, чуть сжал пальцы. Желание и нежность соединились в его движении.
– А ты почему так лежишь? – спросил он. – Боишься, что ничего со мной не получится?
– Не знаю.
Алеся придвинулась к нему, уткнулась лбом в его плечо.
– Не знаешь, боишься или нет?
– Не знаю, получится или нет, – ответила она. И, прислушиваясь к тому, что чувствует, добавила: – Вернее, я об этом не думаю.
– Получится или нет, а жить я без тебя не могу, Алеся, – сказал Женя. – Может, разрешишь мне попробовать?
– Что попробовать?
Она тихо рассмеялась, потому что сразу после этих своих слов он сжал губами мочку ее уха.
– Счастья. С тобой пополам.
Нежности в нем было все же больше, чем желания. Она уже чувствовала его в себе, уже обнимала всей собою, а его нежность все равно пронзала ее сильнее, чем его тело.
Вдруг он замер и, склонившись, проговорил ей прямо в губы:
– Видно, так оно все-таки и есть.
– Что так и есть? – тоже замерев, прислушиваясь к нему в себе, спросила она.
– Что тебя я ждал всю жизнь. Так бы сразу и сказал. Если б понимал, идиот.