Сети Вероники

– Яша, но как же ты в этом убедишься? – Вероника положила руку поверх его неширокой, с пухлыми пальцами руки. – Ведь я не поездом еду. Через границу меня переведут нелегально. Скорее всего, в темноте. Ты и не увидишь ничего. Яша опустил голову. Веронике показалось, что он плачет. – Все будет хорошо! – поспешно проговорила она. – Проводник надежный. Родственница Винцента не стала бы подвергать мою жизнь опасности. Не волнуйся, прошу тебя. Я буду тебе писать. И ты мне тоже. Будешь присылать свои стихи. Мы же друзья, и неважно, где я стану жить.

– Важно. – Слез в его глазах не было, но печаль их сделалась такой глубокой, что превратилась в горе. – Ты так дорога мне, Вероника… Я… Я люблю тебя.

– Яша… Но ведь я сразу сказала тебе… Ты же с самого начала знал про Винцента.

Жалость к нему сжимала ей сердце, но что она могла поделать?

– Конечно, конечно! – Он заговорил быстро, горячо. – Ты не скрывала. Чище, яснее тебя я девушки не знаю. Глупо с моей стороны было надеяться… Но я надеялся. Думал, ведь ты так недолго его знала. Может, это было заблуждение? Может, сострадание к нему ты приняла за любовь? Я знаю, что такое прифронтовой госпиталь, я помогал папе, когда в Минске шли бои. Творился ад, и что в нем можно было разобрать? Мне уже не верится, что все это было. Какой-то мираж. Может, и ты чувствуешь то же, и ты разуверилась, может…

– Я не разуверилась в Винценте, – сказала Вероника. – И это был не мираж.

Как ни жаль Яшу, а надо это прекратить. Незачем подавать ему ложные надежды.

Он замолчал, будто на бегу ударился о стену. Потом тихо проговорил:

– Да. Прости меня.

– Ты меня прости.

Некоторое время сидели молча, но время это не казалось тягостным. Яша первым нарушил молчание.

– Я все понимаю, Вероника, – сказал он. Голос его звучал теперь до странности спокойно, даже как-то сурово. – Это правильно, что ты едешь к любимому человеку. Так и должно быть. И знай: если захочешь вернуться в Минск, наш дом всегда для тебя открыт.

Не успела она удивиться непривычно взрослым его интонациям, как уже улыбнулась патетическим.

– Я не вернусь в Минск, – сказала Вероника.

– Я имею в виду, вместе с женихом, – поспешно уточнил он. – То есть с мужем.

– Он тем более не захочет сюда приехать. Да и не сможет, если бы и захотел. Он воевал против Красной армии.

О том, что Лабомирский был в войсках, которые разбили Тухачевского, не пустив его армию в Варшаву, Вероника узнала из того же письма, в котором Винцент просил ее приехать к нему в Польшу. «Совесть моя чиста, – написал он. – Я не нарушил воинскую присягу, так как давал ее российскому императору, а не большевикам».

Она попыталась представить, как он писал эти слова, но не смогла даже различить в своей памяти черты его лица. Быть может, Яша прав, говоря про мираж? Ей стало не по себе.

– Но ведь по-всякому может повернуться, – сказал Яша. – Вдруг у нас все-таки восстановится Белорусская Народная Республика?

К Белорусской Народной Республике, которая просуществовала так недолго, что Вероника этого даже не заметила, Яша относился восторженно. Она подозревала, что восторг его связан главным образом с тем, как романтически выглядел бело-красно-белый флаг этой республики и ее герб «Погоня» – белый всадник на алом щите.

– Не знаю, Яша, – вздохнула она. – Может и будет. Но когда – никому не известно. А мне…

– Я понимаю, – с той же поспешностью согласился он. – Ты хочешь увидеть любимого человека уже теперь.

Вообще-то она хотела сказать, что ей просто надоело все это – война, революция, снова война, бесконечная эта дележка между победителями, отличие которых друг от друга невозможно уловить, потому что они сменяются прежде, чем удается понять, чего они, собственно, хотят…

– Может быть, я слишком обыкновенный, даже скучный человек, – сказала Вероника. – Но я хочу простых вещей. И от мира мне надо только одного: чтобы он дал мне землю, на которой эти простые вещи возможны.

– Ты говоришь, как мой папа. – Яша улыбнулся, но глаза остались печальными. – Что мы должны стремиться в землю обетованную.

– Лазарь Соломонович прав. Я и стремлюсь в свою землю обетованную.

Вероника сказала про землю обетованную абстрактно, просто повторила Яшины слова. Но стоило их произнести, как они сразу обрели отчетливый облик. Весенний разлив представился ей – бескрайнее полесское море Геродота, и сумрачные осенние болота с круглыми глубокими озерами, неожиданно открывающимися в редколесье, и зимние дымы над хатами, и дом на багничском холме, и мальвы у загороди… Но какое отношение имеет все это к тому, что будет с нею, когда она перейдет границу? Не в Багничи же зовет ее Винцент.