Сети Вероники

Вероника села, взглянула на него. Как и в прошлый раз он, вынув заколки, распустил ее волосы, и она видела его теперь сквозь переливчатую серебряную сеть. Он лежал, закинув руки за голову, мускулы сплетались на его плечах узлами.

– Ты очень красивый, – сказала она, отводя от лица волосы, чтобы не мешали смотреть на него. – Наверное, я влюбилась в тебя сразу, как только увидела. Оттого на тебя и сердилась, что не могла понять, что со мной происходит.

– Тебе было отчего на меня сердиться. – Он взял ее руку, поднес к губам, поцеловал запястье. – Но больше не за что будет. Во всяком случае, я постараюсь.

– Ты правда насовсем теперь… здесь?..

– С тобой насовсем ли, ты это хочешь спросить? Да.

– Твои слова могут означать что угодно.

– Но означают лишь то, что я буду с тобой. Если ты позволишь мне это счастье.

– Я позволю тебе все, что ты захочешь.

– А чего хочешь ты?

– А я очень хочу есть. Я не так бесплотна, как ты думаешь! – засмеялась Вероника.

– Спустимся в ресторан?

Сергей тоже сел на кровати. Она увидела, как мускулы перекатились от этого движения по всему его телу – плечи, руки, ноги, все сверкнуло изнутри силой.

– Но у меня, наверное, вся одежда мятая, – сказала Вероника. – И уж точно мокрая. Неловко в такой идти в ресторан.

– Неловкости никакой, но можешь простудиться. Если ты не против, останемся здесь. Я заказал ужин в номер.

– Когда заказал? – удивилась она.

– Когда разговаривал с портье.

– Я забываю, что ты все предвидишь и продумываешь каждый шаг! – засмеялась она.

– Не надо быть провидцем, чтобы догадаться, что ты после работы не успела поесть до того, как идти на… Что, кстати, происходило в том зале?

– Поэтический вечер. Яша Цейтлин пригласил меня послушать стихи из его новой книги. То есть он Якуб Пралеска в своем поэтическом качестве.

– Хорошая книга?

– Она только что вышла из друкарни. Я не успела прочитать.

– Жалеешь, что не успела и послушать?

– Яша мне после ее подарит. – Тут она заметила, как тень пробежала по его лицу, и спросила: – Почему ты помрачнел? – И ахнула: – Ты ревнуешь меня к Яше?

– Я тебя ревную даже к продавцу в керосиновой лавке.

В его голосе все-таки послышалось смущение.

– Но почему?

– Почему!.. Потому что только недоумок может не понимать, какое ты сокровище. И не хотеть тебя может только недоумок. А недоумков хоть вообще и много, но не в этой сфере, к сожалению.

– Яша меня в самом деле любит, – сказала Вероника. – Но я его не люблю, потому что люблю тебя.

Сергей привлек ее к себе и провел ладонью по ее щеке так, что голова у нее закружилась снова. Но тут раздался деликатный стук в дверь, и ему пришлось подняться с кровати и одеться, чтобы принять принесенный ужин.

Когда он вышел из спальни, Вероника хотела одеться тоже. Но юбка и блузка в самом деле оказались сырыми, неприятно было их натягивать, и она лишь завернулась в атласное покрывало, которое сняла с кровати. Поймав себя при этом на мысли, что и в таком прикрытии не испытывает необходимости. Не только стыд, но даже обычное смущение улетучивалось без следа, стоило ей подумать о Сергее и тем более представить, как он обнимает ее.

– Ужин готов, – раздался его голос из-за двери гостиной. – Приходи, Вероника.

Не только ужин был сервирован со всем изяществом, которым славился «Гарни» – фарфоровые тарелки с тонким рисунком, хрустальные бокалы, мельхиоровые приборы и кипенно-белые льняные салфетки, – но и свечи были зажжены на низком столике. Сергей помог Веронике сесть в глубокое бархатное кресло. Узел, которым она завязала на груди покрывало, при этом развязался, и она подхватила тяжелую ткань, чтобы та не сползла на пол.

– Если бы ты вообще не прикрывалась, я был бы только рад, – сказал он, откупоривая бутылку шампанского. – Но не бери как просьбу. Это всего лишь жадность моих глаз.

Она еще при первой встрече расслышала чистоту его русского и, как теперь понимала, московского выговора. В том же, как он строил фразы, слышались иной раз и отзвуки других языков, столь же неведомых ей, как его жизнь в целом.

Вероника отпустила края покрывала, и оно скользнуло на пол, открывая ее Сергею совсем и всю.

Шампанское выпили молча – он не произнес ни слова, понимая, наверное, как и она, что любое слово было бы пошлым, потому что любых слов мало для выражения того, что они чувствуют оба.

Потом Сергей поднял крышку с фарфоровой соусницы, и по комнате разнесся запах мяса и горячего вина.

– Это пулярка, тушенная в белом вине, – сказал он. – Должно быть неплохо.

– Очень вкусно, должно быть! – воскликнула Вероника. – Я такого и не пробовали никогда.

– Тебе придется некоторое время питаться чем-то подобным. Если ты не передумала делить со мной кров.

– Мы будем жить в «Гарни»? – удивленно спросила она.

– Да. Но, полагаю, недолго.

– В Минске очень нелегко теперь комнату снять, – вздохнула Вероника. – Жилищный кризис ужасный. Даже на окраине, за городом даже, на Цнянке, где торф копают.

– Я не буду снимать комнату в Минске.

– Почему? – не поняла она.

– В ближайшее время мы уедем в Москву.

– Матка Боска!

– Ты не хочешь туда?

Вероника заметила, как он напрягся, как льдом схватились глаза.