Севастополист

«Может, большая ошибка, и не моя только, а всех людей в Башне, – думал я, – в том, что мы так часто находим фальшь там, где ее нет, принимая за нее настоящую искренность. То, что непонятно нам и отличается от нас, кажется нам фальшью. То, что хранит в себе секрет, загадку, кажется фальшью. То, что не хочет объясняться нам без встречной попытки понять. То, что нам не навязывается, но и не терпит, если навязываемся мы. То, что не хочет само признаваться фальшью, в наших глазах становится ею. Но не фальшивы ли мы сами, рассуждая так, руководствуясь в жизни таким пониманием? Не фальшив ли я?»

Казалось бы, мне нужно выбраться – что могло быть не фальшивей в тот момент? Но со мной происходило нечто странное. Я будто проваливался куда-то, терял себя и связь с местом, где находился. И снова видел Фе – но не в Башне, не на ватрушках, не прощавшуюся со мной, а бегущую возле моря, смеющуюся, довольную Фе, какой я помнил ее в Севастополе. Ее глаза, обращенные на меня, полные нежности и легкой грусти. Вкрапления города за нашими спинами – старый троллейбус, тщетно пытающийся пойти на обгон, крепкие стены ее дома, один в один похожего на мой, широкие раскидистые деревья с налитыми плодами, друзья, шепчущиеся о чем-то поодаль… Был ли это снова сон? Или я так и не пробуждался? Или застрял где-то между? Но разве такое бывает?

Я очнулся – или пробудился, почувствовав, как дернулось все тело на жестком стуле, и снова увидел перед собой стакан. И если бы я спал, подумал бы, что он наполовину полон, а если б бодрствовал – что наполовину пуст. И никакого пессимизма: сон всегда наполняет, а явь – растрачивает. Оптимистичный подход – это просто признание факта, что стакан есть.

И раз уж я вспомнил о фальши, теперь предстояло понять: фальшивил ли со мной новый уровень? Или все по-настоящему? Кажется, возможность выхода отсюда была связана с тем, удастся ли мне найти верный ответ.

Мое лицо довольно долго ничего не выражало, и, будь здесь зеркало, мне бы вряд ли понравилось то, что я мог бы увидеть. Я заставил себя выйти в коридор в надежде обнаружить там какие-нибудь изменения, но на меня смотрели все те же тоскливые двери. Сделав пару шагов, я обернулся и вдруг заметил, что в белой комнате, где я только что ел, появился человек. Он шел к столу с такой же точно тарелкой в руках, присаживался…

– Подождите! – крикнул я. Это был первый человек в селе, которого я видел не мелькнувшим где-то вдалеке, а совсем рядом.

Но и на этот раз то, что мне показалось удачей, продлилось недолго. Мне показалось, что реальность вывернулась наизнанку, но это, конечно, не отражает того, что произошло. Целый фрагмент стены с дверью, к которой я спешил, пришел в движение и удивительным образом стал поворачиваться на девяносто градусов, на какой-то момент – пока я стоял, остолбеневший, – перекрыв коридор. А затем выдвинутая стена повернулась заново – но уже другой стороной, на которой не было ни двери, ни следов ее пребывания. Передо мной снова была сплошная, ничем не примечательная привычная стена коридора.

После такого ничего не оставалось делать, кроме как снова вернуться в комнату. Я надеялся уснуть или хотя бы погрузиться в полубред и в таком состоянии обнаружить подсказку. Но уснуть – в том самом прежнем, полноценном смысле – никак не получалось. Мой внутренний стакан пустел, лишаясь необходимой подпитки, при том что желание сна, как и сам сон, так и не наступало. Только тревога, только усталость.

В моем душе не было воды, да и кровать оказалась не слишком удобной – старой, жесткой и скрипучей, да еще и с дырявым бельем. Я отправился в другие комнаты, где были открыты двери, но в них все было тем же самым. Надежда даже на обыкновенные удобства таяла, и мое длительное нахождение в селе доставляло все больше проблем. Условия становились все хуже, а может, я просто стал замечать то, что не замечал до этого. Длинные лампы вдоль потолка коридоров стали все чаще гаснуть или мерцать – и в этом и без того неуютном месте становилось совсем неприятно.

Блуждая в поисках выхода, я начал слышать людей. Но это были не голоса, а доносившиеся из-за плотно закрытых дверей звуки: кто-то кашлял, чихал, сморкался, иногда произносил односложные звуки. Я подходил к дверям и вслушивался, но не мог войти, а стучать в них было бесполезно – ни один человек не выходил из комнаты при мне и не заходил внутрь, и никто не отзывался на любые мои слова.

Конечно, условия быта не так раздражали – я привык адаптироваться к любым. Куда сильнее было то, что я никак не мог отсюда выбраться, а находиться в селе непрерывно, даже будь оно самым удобным, в мои планы никак не входило.

В который раз не сумев заснуть на очередной скрипучей кровати, я не выдержал и, тяжело вздохнув, достал вотзефак. Все другие варианты исчерпаны, понял я и принялся выводить на маленьком экране буквы.

«Инкерман, у меня, кажется, проблемы», – решил перейти сразу к делу. Ответ не заставил себя ждать.

«Привет», – написал Инкер.