Когда мы вышли из штольни, солнце уже клонилось к закату. Канонада боя на Северной стороне не утихала. Над городом летали немецкие самолеты. Изредка тяжело ухали бомбы.
Подойдя к тоннелю, поднялись на насыпь. Отсюда хорошо виден Севастополь. Сквозь дым пожарищ пробивался красный диск солнца, уходящего за горизонт.
Город горел. То тут, то там вместе с языками пламени вздымались черные столбы разрывов.
Постепенно стемнело. Над городом появились бомбардировщики. Голубые мечи прожекторов по–прежнему метались по небу, скрещиваясь и снова расходясь, иногда они ловили в перекрестие светящиеся точки фашистских самолетов, но наших зениток не слышно.
Вместе с бомбами стервятники сбрасывают гранаты, рельсы, шпалы, пустые бочки. Они падают с душераздирающим воем и визгом. Конечно, этот шумовой концерт рассчитан на слабонервных. Но таких в Севастополе не осталось.
Люди борются. Город изранен, истерзан, но он стоит, как могучий утес среди бушующего пламени, не склонив головы.
Глава XXIV. Последний рейс
Уже дважды в результате вражеских бомбежек обрушивались выходы из Троицкого тоннеля. На расчистке завалов и ремонте путей вместе с саперами и моряками бронепоезда трудятся рабочие, работницы, подростки. Люди, как муравьи, облепили гору земли и камня, руками растаскивают ее. Работы идут под огнем.
С площадки у Килен–балки «Железняков» несколько раз обстреливал врага, поддерживая 79–ю бригаду морской пехоты. Она сражается уже на окраине города.
По данным разведки, немцы собираются форсировать Северную бухту, чтобы высадиться на Корабельной стороне. На берегу бухты, у площадки ГРЭС, залегли милицейская рота, команда черноморского флотского экипажа и другие части.
Вечером 25 июня мы с Дроздовым, Козаковым и Фисуном отправились в разведку. Своими глазами видели, сколько войск сосредоточил противник на той стороне бухты.
Перед бронепоездом поставлена задача во что бы то ни стало сорвать высадку десанта, удержать плацдарм.
Ночью бронепоезд трижды выходил в бой. Далеко продвинуться мы не можем, да и незачем. Открываем огонь, отойдя всего на полтораста–двести метров. Стреляем, пока не начинает гореть краска на стволах — по 150 — 200 снарядов. В тоннель заглядываем ненадолго, лишь для того, чтобы взять новый запас снарядов и мин.
«Железняков» крепко досаждает врагу, и, прежде чем форсировать Северную бухту, гитлеровцы решают расправиться с ним.
26 июня, когда мы вели огонь по противнику, на нас напало полсотни самолетов. Бронепоезд, не теряя времени, укрылся в тоннеле. И только под сводами скрылась последняя платформа, как раздался страшный взрыв; загрохотала, ходуном заходила земля.
В каземате погас свет. Поезд резко дернулся и остановился. Наступила полная тьма. В зловещей тишине послышался какой–то лязг, и снова все затихло.
В темноте пытаюсь открыть дверь. Не поддается. Откидываем люк в полу, лезем под платформу. В тоннеле кромешная тьма. Из–за дыма и пыли невозможно дышать.
Когда пыль осела, все увидели отверстие в потолке тоннеля. Через него виднелся клочок голубого неба.
Тысячи тонн грунта обрушились на вторую бронеплощадку. А ведь там наши товарищи. Неужели так и останутся заживо похороненными в железном склепе?
Необходимо было срочно принимать меры. Командир распорядился отцепить уцелевшие бронеплощадки и отвести в глубь тоннеля. А как спасти людей, погребенных взрывом? Откопать засыпанную платформу немыслимо. Единственный выход: пробить под колесами бронеплощадки проход к запасному люку.
А враг все бомбит и бомбит. Видно, решил навсегда покончить с бронепоездом, закупорить его в тоннеле и похоронить под скалами.
Камни и земля сыплются из пролома, сводя на нет все наши усилия. И снова приходится начинать сначала. Работают все — от командира до малышей, скрывавшихся в тоннеле от бомбежки вместе со своими матерями.
Лопатами, ломами, голыми руками наконец прорыли небольшую пещеру между колесами платформы. Кто полезет в нее? Комиссар окинул всех испытующим взглядом.
— Кто пойдет?
Наступила тишина. Люди смотрят на бронеплощадку. Под напором огромной тяжести рельсы и шпалы под ней все больше уходят в землю. Кажется, еще миг — и рельсы не выдержат, лопнут. И тогда — конец. Конец и тем, кто сейчас задыхается в каземате без воздуха и света, и тому смельчаку, который полезет в люк спасать боевых друзей.
Молчание длилось, наверное, несколько секунд. Может быть, через минуту все решились бы на огромный риск, но сейчас раздумывать было некогда: шпалы под площадкой предательски трещали.
И тогда парторг Головенко сделал шаг, вперед, молча снял китель, фуражку и скрылся в отверстии.
Все с замиранием сердца ждали и прислушивались.
— Принимайте, — послышался, наконец, приглушенный голос парторга.
Из люка показываются чьи–то ноги. Подхватываем, вытаскиваем человека из страшной норы. Это пулеметчик Гордиенко. Затем извлекаем задохнувшегося старшину 2–й статьи Паршина, командира пулеметной установки.
Наконец, в отверстии люка показался Головенко и тут же потерял сознание. Комиссар снова спрашивает:
— Кто еще пойдет?