Север и юг

– Аше-аше, какая прекрасная госпожа снизошла до скромного шатра этого слуги! – притворно залебезил купец, явно оценивая её облик. – Из самого Ишмирата прибыла к нам, верно? Как далеко! Как славно! Ох, мой дом будет вечно благословлён! Но не гневайтесь, госпожа, на этого покорного слугу, ибо тот раб… тот раб не продаётся. Он уже куплен.

– Я забираю этого человека, – спокойно повторила Фог. Внутренности у неё свело от гнева. – Не покупаю.

– Но если прекрасная госпожа предложит справедливую цену… Что?

Небо стремительно темнело; невиданная гроза собиралась над Кашимом. Сэрим, который собирался было вмешаться, настороженно застыл.

– Как твоё имя, торговец?

– Себир-Илим арх Ашри арх…

– Скажу лишь один раз, Себир, – прервала она его так же тихо. Вдалеке уже раздавались раскаты грома, и вспышки расцвечивали небо бесцветным огнём. – В Дабуре некий жадный купец одурманил одного киморта и продал в рабство. Десять дней учёная-киморт – да, к слову, это была женщина – провела в клетке, как животное. Затем действие дурмана ослабло. И вот представь, добрый Себир, – понизила голос Фог ещё больше. – Эта учёная-киморт попала в славный город Кашим, на невольничий рынок, и увидела там своего друга прикованным к столбу. Как ты думаешь, что случилось дальше?

Купец, побледневший, как сама смерть, трясущимися руками разомкнул оковы – и подтолкнул к ней обессиленного Сидше.

Когда они вышли на улицу, сплошной стеной хлынул ливень.

Сердце у Фог колотилось в горле, а глаза застилала кровавая пелена.

…В оазисе Кашим изредка бывали дожди, но таких – ещё никогда. В небе точно бездна разверзлась. Гром грохотал непрерывно, так, что закладывало уши; проблески молний, сперва редкие, вскоре слились в сплошное голубовато-белое зарево. Драгоценная вода, за которую предавали, продавали, убивали, ныне текла по мостовым, размывала кладку, выполаскивала мусор из-под прилавков – и катилась дальше мутной волной. Кто-то в страхе забился в ближайший шатёр, кто-то раскачивался, стоя на коленях, и возносил молитвы своим богам; а иные – дети, безумцы и нищие – носились под тугими струями, подставляли дождю лицо, кричали и смеялись.

Первые шаги Фог сделала по инерции, затем опомнилась, стащила с себя хисту, оставаясь в нижних платьях, и накинула её на плечи Сидше.

– Всё равно никто не посмеет смотреть, – процедила она сквозь зубы, рывком затягивая шнуровку. – Но так лучше… Друг Сэрим?

– Я всё улажу! – крикнул тот в ответ, махнув обеими руками. И задрал голову к небу: – Ух, ну и красоту ты навела! Отродясь здесь такого не бывало. К приятелю я, пожалуй, один наведаюсь. Вернусь на закате… А ты сама-то назад дорогу вспомнишь?

– Киморты ничего не забывают.

– Уж вижу, – пробормотал Сэрим ей вслед. – Такую кто остановит, н-да… Ну-ка, глянем, как там поживает Себир-Илим арх Ашри. Поди рад, что хоть жив остался.

Под ливнем улицы Кашима почти опустели. Других кимортов в округе то ли не нашлось, то ли они решили не вмешиваться, но потоки дождя выполаскивали город целый час, постепенно иссякая. К тому времени Фог беспрепятственно добралась до квартала иноземцев, отыскала гостевой дом и привела Сидше в свою комнатку. За весь путь он не обмолвился ни единым словом, шёл быстро, не запинаясь, но головы не поднимал.

– Хозяин, сделай милость, приготовь сытный обед на одного… на двух человек. И горячего чаю, пожалуйста.

Северян ловко поймал серебряную монетку. Если он и удивился тому, что учёная-киморт вернулась с другим спутником, то ничего не сказал, даже виду не подал.

Очутившись в комнате, Фог отпустила наконец руку Сидше – пальцы свело, и разогнуть их удалось с трудом – и откинула крышку сундука. Среди сокровищ, пожалованных ей в Дабуре за исцеление от чёрной болезни, было множество камней, драгоценных и полудрагоценных, разной чистоты. Некоторые из них годились для работы с морт, но большая часть могла пойти только на поделки. Один из них, мутно-голубой кристалл с мужской кулак величиной, в Ишмирате разве что резчику бы отдали – пиалу для вина выточить, но для грубых преобразований он тоже подходил. Фогарта подбросила его в воздух, поймала на лету облаком морт, вкладывая стремление, и раскатала в тонкое, плотное, но лёгкое полотно; подумав, раскрасила его в любимый насыщенно-синий цвет и вылепила наскоро свободную хисту вроде той, что любил носить Алаойш. Неловко подхватила её, глянула, не просвечивает ли где ткань – и пихнула Сидше в руки, буркнув себе под нос:

– Вот, надень. Моя тебе тесновата, да и смотрится глупо… И намокла она. Дай высушу, что ли, – закончила она совсем тихо.

Колени подкосились, и, скрывая слабость, Фог присела на краешек сундука, продолжая перебирать дары из Дабура.

«Хоть на что-то они сгодились».

– В драгоценные камни меня ещё не обряжали.

Голос Сидше звучал нормально. Хрипловато, словно из-за простуды или сильного напряжения; речь была спокойной, ясной, без дурманной заторможенности и без прерывистости, как случается, если человек долго молчит.