Северянин (СИ)

          Желающих покинуть сменившую сумасшедший жар босоногого танца у языческого костра на чинную тяжелую сутану Гренландию оказалось не так уж и мало. Сложнее всего вышло с Фрейдис: девушка хотела ехать, Эрик не пускал, Аста плакала и причитала, но не вмешивалась. Конечное слово тогда произнес едва вернувшийся Торстейн — он хлопнул ладонью по столу и решительно гаркнул: «Пусть едет. Отца Лейф не тронет — побоится. А ее сживет. Раз… упрямая такая — пусть лучше едет». Норд тогда внимательно оглядел брата любовника и предложил отправиться с ними. Торстейн напряженно головой покачал и отмахнулся: «Я свой выбор сделал уже». И остался, хоть и смотрел на Лейфа хмуро. А в сердце Норда прокралось уважение — он считал Торстейна слабым, вялым, бездумно бредущем за пожелавшим вести… а оно вот как вышло. Смирившись с неизбежным, он не самоустранился, сдавшись судьбе. Напротив, решил толкать ее неподъемную громаду, что есть сил, пытаться хоть немного повлиять, сдвинуть в лучшую сторону. И это было достойно восхищения.

          Собирались в ругани, криках, слезах… Некоторым хотелось верить, что происходящее — лишь забавное приключение. Только это пустое притворство. И Норду было стыдно. Потому как каждый мог выбрать по себе, решить стоит ли. И только Торвальд оказался в безвыходной ситуации. Да еще и предводителем всего действа. Викинг, правда, ни разу не высказал никакого негодования, но Норд не верил, что тот и впрямь доволен. Не бывает так. И сейчас… хоть и понимал, что только на корабле распрей не хватало, но хотелось, чтобы срыв уже произошел. Наораться всласть, кулаками помахать, получить по упрямой роже и, успокоившись, снова взяться за руки, но уже без недомолвок.

          Торвальд пожал плечами и обнял Норда за талию:

          — В незнакомом море всегда опаска сильна.

          — Только море волнует тебя?

          — Ну… — протянул Торвальд, — еще ветра, течения, погода… все, о чем полагается думать капитану. Да и только дураки суются так далече, как мы, по осени.

          Норд наклонил голову и уткнулся носом викингу в подмышку. Едва заметный запах пота мешался со свежестью моря и беспричинной тоской бил по истрепанным нервам. Судорожно вдохнув, Норд потерся о шершавую ткань рубахи и прижался сильнее.

          — Говори уже… — пальцы Торвальда мягко сжались на боку Норда. — Хочешь что сказать — говори.

          — Так заметно? — прозвучало жалко.

          — Что происходит у тебя в голове, мне, кажись, до самого Рагнарёка не разгадать, зато когда ты глупости про меня выдумываешь — сразу видно.

          — Почему глупости-то?

          Торвальд фыркнул:

          — Вот сейчас расскажешь — и поглядим, глупости али нет.

          Норд отстранился, посмотрел на викинга, поморщился:

          — Вот… черт! Почему у меня такое чувство, что я сейчас буду выглядеть совершеннейшим идиотом?

          — Еще будешь спорить про глупости? — скрестил руки на груди Торвальд. Норд отвернулся, завесившись волосами, помахал руками. — А признаваться, что там нафантазировал, будешь?

          — Нет.

          — Вот дурак…

          — Хам.

          — Оболтус.

          — Кто, я?!

          — Угу, — печально подтвердил Торвальд и, ухватив замахнувшегося Норда за локоть, прижал его к груди, зарываясь лицом в лохматую макушку. Прихватил губами пару светлых прядок, а Норд прямо в объятиях извернулся так, чтоб смотреть на запад — туда, где, он верил, их ждала еще одна новая жизнь.

          Увы, опасения Торвальда не были напрасны: с наступлением темноты разыгрался ветер — пока не сносящий корабль, но уже слишком баловливый, разбуянившийся, как мальчишка по весне. Норду этот ветер не нравился: колючий шибко, такой, что только и остается — сидеть на носу, кутаясь в теплое одеяло, и поглядывать на хмурого любовника. А Торвальд сосредоточенно глядел куда-то в мутную даль да время от времени отдавал короткие лающие команды. Викинг старался выглядеть уверенным, спокойным, но Норда-то не обманешь: слишком напряжены плечи, больно уж суров прищур глаз. Торвальд боится, и ведомо богам, у него есть на то право: пусть он и викинг, пусть и рожден там, где плавать учатся едва ли не раньше, чем ходить, а корабли любят боле мамки родной, но плавал он мало — не так судьба сложилась. Мало и всегда простым гребцом, а тут вон-а оно как сложилось: капитан, да еще и в таком плаванье, коем руководить не всяк бывалый возьмется.

          Ветер крепчает, кнорр мотыляет сильней, Норд утыкается лбом в колени, команды Торвальда раздаются чаще. Уверенные, ровные. Страх — он естественен, понятен, порой только он один и может жизнь спасти. Но и поддаваться ему нельзя — сгубит.

          Резкий порыв, крутой разворот корабля — Регин, лучший рулевой из имеющихся, не справился. Торвальд ругается и кидается снимать парус, кричит помогать. Норд еле на месте удерживается, хоть и знает, что только мешать будет.

          Стихия шалит пуще прежнего, не дает убрать парус: тот только громко хлопает да вырывается — гнет мачту, вертит судно словно волчок. Регин изворачивается как может, шипит сквозь зубы да сыплет проклятиями. Пара гребцов пытаются подсобить руль держать, но, кажись, только мешают. Остальные забрали весла высоко в воздух, чтоб не переломало, да молят Ньёрда о помощи.