Северянин (СИ)

          Норд внимательно оглядел девушку: на лице только непонимание да легкое волнение. Нет ни испуга, ни недовольства.

          — Фрей, ну ты же сама слышала, что этот недоумок учудил: решил без воды в ётунову задницу плыть!

          Непонимания на лице Фрейдис стало больше:

          — Почему недоумок? Что значит учудил? Разве еще выходы есть?

          Теперь настала очередь Норда хмуриться: Фрейдис всегда была беспардонной балаболкой, но вот дурой — никогда.

          — Конечно, есть! Можно назад повернуть. Пойти по знакомому морю.

          — Это не выход, — Фрейдис закусила губу, помолчала пару мгновений, собираясь с мыслями. — Норд, все, все на этом корабле уже выбрали свой путь. Прочь от старого, к новой жизни. На новых землях. Наверное, никто кроме тебя и подумать бы не смог о том, чтоб вернуться. Вернуться — значит сдаться. Позволить Лейфу с его церковниками победить. А так… либо мы добьемся того, о чем мечтали, либо мужчины найдут пристанище в Валгалле.

          Последняя фраза неприятно царапнула сердце:

          — Но… здесь же и женщины, и дети. Фрей…

          — Пустое, — отмахнулась Фрейдис, — мы знали, на что идем. Будет непросто, все понимают. Но и хоронить себя пока рано.

          Норд кивнул и завел пару выбившихся прядок ей за ухо:

          — Я рад, что ты с нами.

          Фрейдис фыркнула и покачала головой:

          — Ты вроде хотел идти братишке по голове стучать? Ну так вперед!

          — Да ты же сама сказала, что не надо!

          — Я сказала, что он принял правильное решение. Но небольшая взбучка ему никогда не повредит, — подмигнув, она развернулась и ушла.

          Норд пару раз вздохнул и вернулся на нос. «Взбучку» он Торвальду еще устроит — это несомненно. Только вот не сейчас, а когда они останутся наедине. Может, даже ночью, когда большинство будет спать. Ну и… ругаться он тоже, разумеется, будет не за то, за что собирался изначально.

          А пока можно подумать: они плывут дальше и это надо принять как данность. И попытаться сообразить, как добраться до суши с наименьшими потерями. Первое желание: отдать несчастные остатки воды детям, как самым слабым. Их мало, всего-то пятеро, им хватит. Но эмоции быстро вытесняются разумом: если гребцы сильно ослабеют и не смогут толково работать веслами, то и к цели они попадут куда позже. И большинство — мертвецами. Значит, придется понемногу поить и мужчин. Если так рассуждать, то меньше всего на кнорре воды заслуживают женщины и сам Норд. Придя к этому, Норд грустно улыбнулся и порадовался, что вокруг не летняя жара. В холод жажду терпеть проще.

          Как назло, от этих мыслей захотелось пить. Норд сердито тряхнул головой и попытался отвлечься. Как не крути, терпеть еще долго. И, желательно, при этом не сойти с ума.

          Вскоре представилась и возможность высказаться Торвальду, попутно выкидывая из головы мысли о жажде. Причем появилась она куда раньше, чем Норд ожидал: измученные ночной борьбой со стихией викинги уснули уже после обеда, а не менее уставший Торвальд, с серым лицом и темными синяками под глазами, тяжело бухнулся рядом:

          — Ну, вот и тишина настала, — Норд покосился на норманна и пожал плечами. — Эй, ты чего?

          — Я? Да… Торвальд, вот объясни мне, я так похож на дурака?

          Викинг нахмурился:

          — Вообще иногда бываешь, но сейчас, кажись, ты не про те случаи говоришь.

          — Не про те.

          — Норд, в чем дело?

          — Ты зачем мне утром тут ерунду про «потеряемся» и «мимо пройдем» нес?

          Торвальд прикрыл глаза и оперся затылком о борт.

          — Почему ерунду-то? — Норд не ответил — не хочет признавать, пусть не признает. — О, Тор всемогущий, Норд! Ты чего?

          — Так, слушай. Повторять не буду. Воды осталось мало, а в ваше благоразумие я веру потерял. Так что сам сяду на бочку и буду выдавать. Можешь меня кем угодно cчитать, но бабы могут даже не просить — не дам. Дети пусть подходят. Раз утром и раз вечером. Остальные — раз за день. И пусть не надеются, у меня память хорошая, никому по ошибке лишнего не дам. И… запрети есть солонину. И сыр.

          — Норд, нельзя так!

          Норд молча встал и вытащил из-под тряпок свой меч. Демонстративно подошел к устоявшей бочке и уселся сверху. А Торвальд… Торвальд поймет. Потому что пусть Норд и зол за вранье и недосказ, но ведь поддерживает, пусть так сразу это и не увидишь. Раньше Торвальд за ним безропотно шел, теперь его, Норда, очередь. Идти и поддерживать. Только, несмотря на это, обижаться ему никто не запретит.

          Все, что было потом, слилось в нескончаемый бред: оскорбленные, отчаянные взгляды женщин, детский плач, ругань мужчин. Строгий, отстранённый взгляд Норда, отмеряющего крошечные порции воды. Сухость в его собственном горле, сухость на губах, даже влажная от морских брызг кожа казалась сухой. Море будто бы издевалось над людьми: прохладные воды маняще блестели и призывно шумели. Они звали: протяни руку — и все, жажде конец. Только не так это. Одну дуреху на второй день еле спасти успели, она кувшин на веревке спустила да набрала соленой дряни. Выпила бы — все, точно конец. Тело бы не приняло такой напиток, а рвота, когда воды нет, смертельна, она последнюю влагу вытянет, иссушит человека.