Северянин (СИ)

          У Кани тонкие холодные пальцы. Так глупо… Фрейдис с севера, но ее руки всегда горячи. У нее белая как снег кожа, но под ней бежит теплая кровь. А в смуглом Кани словно нет ни капли огня. Но так только кажется, потому что, когда он целует Фрейдис, его губы опаляют. Потому что ласки горячи и нетерпеливы, но вместе с тем бесконечно нежны. Фрейдис тает, что ледышка в натопленной комнате. Хорошо… Только мало. Фрейдис всего мало, а Кани больше давать не хочет. Он еще что-то помнит, осознает. Фрейдис понимает, но она привыкла нарушать все, что можно нарушить. Да и кому ее здесь судить? Родителей, может, она б и остереглась гневить, а брата? Пустое. Да и не до нее ему сейчас.

          Поэтому Фрейдис валит скралинга на спину и сама садится сверху. Кани что-то бормочет, но трудные чужеземные слова вылетели из распаленной головы. А Фрей и не слушает: надо оно ей? Сейчас слова не нужны, зачем они, если можно гладить, целовать, кусать… Чувствовать!

          Все происходит настолько легко, естественно, что и сомневаться нельзя — боги так и замыслили. Вспомнились стыдливые шепотки замужних подруг, их жалобные рассказы о первой ночи — ложь, все ложь! Кому нужная только, непонятно.

          О чем думает Кани, Фрейдис не знает, но вряд ли он сейчас просит прощения у своих духов.

          А потом ощущения уходят за какой-то предел, дальше уже осмыслить нельзя, Фрейдис словно тонет, но… «спасительной» рукой дикий, надрывный крик выдергивает ее к яви. Кани аккуратно отодвигает девушку и всматривается в темноту. От невысвобожденного желания его потряхивает, нестерпимо хочется забыть про весь мир, стать слепым и глухим, чтоб существовали только он и самая прекрасная женщина на свете. Но крик повторяется, насмешливо показывая: вы про мир забыть можете, а вот мир про вас, увы, помнит.

          — Холь, — безошибочно определяет Кани и хмурится.

          — Холь? — Фрейдис доверяет Кани, у скралингов очень тонкий слух, но зачем дочери главы племени так кричать?

          — Ходи к своим, — Кани не на шутку обеспокоен. Он быстро поправляет на Фрейдис одежду. Все равно растрепанная, но как уж сумел. — Быстрый.

          Фрей кивает: она и сама чувствует, что надо идти, только не хочется. На мгновение она прижимается губами к потной шее мужчины и убегает.

          И к собственному ужасу на полпути сталкивается с Холь. Та плачет и, кажется, совсем не понимает, куда бежит. Что-то тарабарит, но Фрейдис никак не разберет о чем. Она пытается поймать, успокоить девушку, но та с ужасом отшатывается. Фрейдис это не нравится, ух как не нравится. Потому что движется Холь со стороны их деревни. А значит, что бы ни произошло, виноват в этом кто-то из них. Плохо.

          Значит, нужно просто бежать быстрее. Предупредить брата с Нордом. Или… они же были на Костре. Фрейдис замешкалась. Потом решила, что если они еще у скралингов, то и без нее все скоро узнают. А если нет?

          И она побежала. Видеть в темноте, как Кани, она не могла, так что то и дело спотыкалась, обдирала ноги и цеплялась за ветки. Ночь душная, и даже ветер бега не холодит кожу. Дышать тяжело, бок начинает колоть, на коже выступает испарина, пот щиплет свежие царапины.

          В темноте мелькают причудливые силуэты деревьев, кустов, загадочно шебуршат листья, и тихо попискивает зверье. Темные пятна чередуются лужицами лунного света на траве и серебристыми всполохами листьев.

          Вдруг мимо проносится светлое пятно, подозрительно напоминающее сидящих на земле людей. Фрейдис тормозит, едва не теряет равновесие, возвращается и пораженно ахает.

          — Торвальд? — спрашивает осторожно, будто боится спугнуть. Брат выглядит так, будто сейчас без чувств упадет. Торвальд вздрагивает и поднимает на нее какой-то больной взгляд. Сам он бледный, глаза ввалившиеся, на подбородке бурые разводы подсохшей крови, видно губы кусал. И несет он него такой болью, что у Фрей внутри все сжимается. — Там Холь… В чем дело?

          Ей страшно. Очень страшно. Ее сильный смелый Торвальд выглядит так, словно ходячего мертвеца увидел.

          — Фрей, иди домой, — отвечает за Торвальда Норд, — и если кого встретишь, тоже вели не гулять.

          — Что вы натворили? — Фрейдис старается говорить твердо, но голос дрожит. Как же ей плохо!

          — Фрейдис, уйди! — звучит, скорее, как мольба, чем приказ. Но…

          — Не смей на меня орать! Так, оба, быстро! Подняли свои задницы и пошли в деревню, — ей необходимо вернуть своих брата и друга. И если для этого их надо взбодрить добротным пинком — она взбодрит. Потому что всем слабыми быть нельзя, кто-то да должен продолжать думать. Сегодня, видать, ее очередь.

          Сопротивляться у мужчин сил нет. Они встают и идут. Норд напуган до трясучки. Он всегда боялся, что их сожгут за богопротивную любовь. Вот ведь — пришла беда откуда не ждали. Теперь скралинги могут потребовать казни Торвальда. Хочется завыть, как раненный зверь. Что еще жив, но уже не жилец.