Северянин

К нему подошла молодая женщина и потянулась к его ране. Казалось, она хочет прикоснуться к рассеченной до мяса коже губами. Он подумал было, что теперь станет жертвой изощренного ритуального убийства и едва удержался от того, чтоб не ударить эту женщину. Однако она не сделала ничего плохого, просто достала длинную зеленую полоску, похожую на травинку, и прилепила ее на рану. Полоска, вырезанная из большого листа какого-то растения, стянула края раны и мгновенно вросла в кожу. Кровь еще не успела показаться, видимо, напиток продолжал действовать, и диковинному целебному средству ничто не мешало лечить, как должно.

С Агнара стянули порванную рубашку и надели другую, тонкого беленого льна, а поверх — красную с синим узором, слишком роскошную на его вкус тунику, потом накинули плащ, тоже красный, увенчали лоб золотой полосой кованого венца. Со всеми почестями его повели вглубь зарослей молодого орешника, которые вдруг расступились, явив взгляду довольно широкую тропинку. Викингу что-то дурманило сознание, он с трудом удерживал внимание на том, что происходит непосредственно с ним, не давал ему уплывать, и время от времени изумлялся тому, в какие дали порой затягивает его мысли.

Лес кончился внезапно, и в гуще орешника появилась тропинка, ведущая прочь с полянки. В лицо Агнару ударил ароматный ветер, и это немного прояснило его сознание. Он спускался на поле, великолепное и в полутьме ночи казавшееся бескрайним. Земля — рыхлая, теплая, жирная — ласково облепляла ступни. Скандинав вспомнил надел семьи своего отца, а потом и поместье дяди. И там и там почва была камениста и бедна, и много поколений их предков возделывая свою землю, извлекали камни и удобряли ее всем, чем только могли. Из камней, отнятых у пашни, была сложена стена вокруг поместья — толстая, по плечо взрослому человеку.

А здесь в этом не было нужды. Земля радовалась усилиям людей, а они охотно благодарили ее своим потом и древней человеческой магией. Не только для скандинавов земля была священна, — ради своего надела отдал бы жизнь любой крестьянин в любом уголке мира.

Посреди поля стояли два величественных деревянных кресла. На одно из них усадили Агнара, на другое села женщина в пышном светлом платье. Викинг плохо воспринимал происходящее, но даже он заметил, насколько тонка ткань одеяния, насколько хороша облаченная в него женщина. Она была полногрудая и крутобедрая, — это молодой воин хорошо заметил, когда она танцевала перед ним, а также перед всеми теми друидами, которые расселись вокруг кресел прямо на земле: они лакомились лесными ягодами, лепешками, зеленью, запивали хмельным медом, и то и дело славили викинга и ухаживающую за ним женщину.

Да, она была хороша, эта красавица с густыми черными волосами и великолепным телом, но, к его удивлению, оставила его равнодушным. Он, конечно, с удовольствием смотрел на гибкие движения ее стана, принимал ее услуга — она то подливала ему мед, то протягивала лепешку, и каждый раз вглядывалась в его лицо огромными, загадочными глазами, но почему-то больше всего ему хотелось просто заснуть в покое и желательно в одиночестве. Когда их с черноволосой женщиной оставили вдвоем посреди поля, и она приникла к нему, неспешно освобождаясь от платья, он даже подосадовал на нее.

Однако не упал в грязь лицом, и прежде, чем заснул, пристроив щеку на кочке, она не раз стонала ему на ухо, страстно и маняще, каждый раз поражая его своим ненасытным темпераментом и терпкой сладостью своих губ. Это была совсем другая женщина, чем Нихасса или альвийская красавица. Она была очень земной, — пожалуй, даже слишком земной, — и это в ней привлекало чрезвычайно. Просто скандинаву хотелось думать о другой.

Он проснулся в поле утром, когда лицо охладила роса. Подняв голову, огляделся. Ночью кто-то прикрыл его толстым шерстяным плащом; казалось, будто друидов и таинственной ночной красавицы вообще не было рядом, от них только и остались, что следы на взрытой земле обработанного поля. С Агнара сняли и плащ, и венец, и даже тунику, оставив только штаны и рубашку. Он поднялся на ноги, невольно передернул плечами: все-таки весна еще не закончилась и ветер был свеж, потом закутался в плащ и зашагал к селению, расположенному совсем близко — с того места, где он стоял, были видны крыши домов.

Пока шел к селению, он пытался понять — а действительно ли то, что произошло с ним, было? Слишком уж нереальными казались ему картины, всплывавшие в памяти. Впрочем, должен был остаться один след, вполне реальный. Агнар приспустил с плеча плащ, а потом и рубашку. Шрам оказался на месте. Тончайшая полоска, похожая на пленку, которую можно было аккуратно снять с некоторых крупных листьев, все еще покрывала ее, и рана выглядела лучше, чем если бы ее зашивали шелком. «Правда, останется шрам, — подумал он, — но, впрочем, совсем небольшой». Местным жрецам и лекарям следовало отдать должное.