Северянин

В селении его встретили с ликованием. В простеньких почестях, оказываемых ему селянами не только знакомой ему, но и нескольких соседних деревень, он чувствовал отвлеченное любопытство и глубокую отстраненность белгов — он интересовал их не как хороший парень и сильный воин, интересный человек, а как образ какой-то мифической удачи, снизошедшей на их народ. В чем суть этой удачи, Агнар не мог понять, а ему никто не пытался объяснить.

Но сначала его очень поразила та настойчивость, с которой отцы взрослых, еще незамужних дочерей, пытались подсунуть их ему, да и мужья бесплодных жен не отставали. Он и сам догадался. Обряд, проведенный с его участием, в своей заключительной части был вполне прозрачен — викинг сыграл роль супруга богини, Великого Мужа, дарующего плодородие всему в мире, от растений до людей. Отношения с ним в дни праздника, по представлениям селян, должны были благословить девушек и женщин на благополучное и обильное потомство. Ну, а ребенок от него мог даровать всей семье своей матери вечную удачу.

Скандинаву стало противно. Не то, чтобы он не любил женщин. Их он, конечно, обожал, как любой нормальный мужчина. Ему нравились всякие — и стройные, и полные, и рослые, и низенькие, и темноволосые, и светленькие, как одуванчик, и совсем молоденькие, и опытные. Но вот взгляд на себя, как на племенного быка, на средство от бесплодия и неудачной супружеской жизни, ему не понравился категорически. На празднестве под открытым небом, где ждали только его, чтоб вытащить котлы с хмельным медом и огромную, запеченную над углями тушу оленя, чтоб отогнать от себя других девиц, он ласково улыбнулся Нихассе, и та, млея от восторга, приникла к нему — да так и не отлипала на протяжении всего праздника, будто охраняла свое место возле него.

— Ты самый сильный, самый… самый могучий, — шептала она. — Сильней Бреса, сильнее Сренга…

— Не знаю, кто такие Брес и Сренг, — ответил Агнар, с удовольствием откусывая ломоть оленины — лучший кусок из лучшей части оленя, который ему подали первому. — Полагаю, они хорошие бойцы, раз уж о них тут все помнят.

Девушка прыснула.

— Да, очень хорошие бойцы. Вот, возьми, — и она протянула ему еще одну лепешку.

Он взял, но куда больше внимания уделял мясу, по которому успел соскучиться за время «постных» праздников. Оленина была отличная, сочная и нежная, не пережарена, и есть ее, казалось, можно было до бесконечности. Сладкий мед, сдобренный пряностями, лился рекой, сидя на траве вокруг длинной расшитой скатерти, постеленной прямо на земле, белги веселились и чествовали викинга, хотя он и не понимал до конца, за что именно.

— Растолкуй-ка мне, в чем тут суть? — спросил он Нихассу, льнувшую к нему со страстью женщины, не видевшей мужчины года два. — Что за обряд?

— Я не видела…

— Ты же знаешь!

— Да, знаю, — она смутилась. — Ты бился с воином, который побеждал уже во множестве поединков. Раз в год происходит схватка старого и молодого правителя…

— Разве я правитель?

— До короля белгов далеко, и потому в нашей островной диаспоре друидов совершается обряд, подобный тому, который происходит и с участием короля. Старый король должен доказывать, что он силен, что он может защитить нашу землю от врагов и сделать так, чтоб плодородие не оставило наших полей и стад. Каждый год к королю могут прийти двое воинов и вызвать его на поединок. Если король будет побежден, его кровь напитает землю, а королем станет победитель. Между тобой и тем воином, которого ты убил, был поединок, где старым королем был он, а ты — молодым. Молодость победила… Это прекрасно.

— Поэтому ты и намекала мне, что я, скорее всего, проиграю?

— Я всегда верила, что ты силен! — воскликнула Нихасса. — Но он побеждал уже во множестве поединков.

— Да. парень был сильный. Меч только у него плохой.

— Меч тут ни при чем. В тебе живет молодая сила, поэтому ты и одержал верх.

— Тот парень был, кажется, ненамного старше меня.

— Это неважно. Он король уже давно.

— Вот как? И насколько давно?

— Уже пять лет.

— Это разве давно? Сколько лет королю белгов?

— Королю Сенхе уже около пятидесяти.

— А сколько он правит?

— Двадцать шесть лет.

— Вот это я понимаю — давно.

— Он очень хороший воин. Намного лучше Шеан Кроды, которого ты убил.

— Кстати, и меня назвали Кродой, когда вели к месту боя. Что это означает?

— Это значит «Кровавый» — тот, кто проливает кровь, а также и тот, кому предстоит пролить ее. Вам предстоял бой, исход был неизвестен, и потому вас обоих так назвали. Но он — старый король, а ты — молодой. Потому он — Шеан, а ты — Оган.

— Ладно. Я убил его. И что теперь?

— Через полгода, а может, и раньше, найдется тот, кто захочет бросить тебе вызов. А может, друиды решат, что необходим какой-то иной обряд.

— И я снова буду биться.

— Ага…

— Можно подумать, тебя это радует.

— Я не хочу, чтоб ты погиб, но знаю, что мужчинам надо вступать в схватки. И смерть в бою почетна.

— Смерть в бою за чужую землю и чужое благополучие, — пробормотал он, вонзая зубы в следующий кусок мяса. Оленина была поистине восхитительна. — Как думаешь, честно?