«Северянка» уходит в океан

Научные сотрудники ведут наблюдения круглосуточно, по вахтам. В обязанности вахтенного входит прокладка маршрута лодки на крупномасштабном планшете, нанесение на планшет мест расположения сельди, рыболовных судов и сведений об уловах. Одновременно ведется наблюдение за погодой, фиксируется температура и соленость воды и, помимо обслуживания гидроакустических приборов, непрерывно поддерживается связь с гидроакустиком в центральном посту.

Ночью спать было невозможно. Качка нарастала, становилась все беспорядочнее, и «спящий» то и дело вынужден был хвататься за койку, чтобы не вывалиться.

К утру волнение усилилось. Сила ветра достигла 12 баллов — шторм властвовал над Северной Атлантикой. Несколько раз вздыбленные волны с такой силой ударяли в лодку, что стальной корпус, содрогаясь, отвечал им каким-то стоном. Гидролокатор и эхолот выключили: даже если рыбное скопление рядом, получить от него эхо все равно невозможно — во время шторма верхний слой моря в несколько десятков метров толщиной настолько аэрирован (то есть насыщен мельчайшими пузырьками воздуха), что представляет непреодолимую преграду для ультразвука.

Остается единственная надежда — на эфир. Может быть, из радиоразговоров СРТ мы составим представление, в каком месте обнаруживалась сельдь до шторма. Сейчас, разумеется, никто не ловит. Чтобы как-то уменьшить нежелательное действие бортовой качки с ее опасными кренами, все траулеры сельдяной флотилии в этот момент штормуют «носом на волну», то есть, работая машинами, держат курс против волны.

Протиснувшись в радиорубку, к приемнику садится Борис Соловьев. Он чаще других бывал в этих местах и быстро сможет проанализировать услышанное. Сквозь треск помех из репродуктора стали доноситься голоса. Разговаривали радисты:

Тенор: Пятьсот девятнадцатый? Я сто четырнадцатый. Как слышишь?

Бас: Алло, сто четырнадцатый, слышу хорошо.

Тенор (радостно): Здорово, Вася! А ну давай рассказывай быстрее, как там на берегу.

Бас: Привет, Миша. Ну что, порядок полный. Заходил к твоей. Привет шлет, дочка здорова. Посылку тут тебе новогоднюю везу. Слушали мы с капитаном нашим, булькает в ней что-то. Ты давай забирай быстрее, а то ненароком откроем, да за твое здоровье…

Тенор (огорченно): Эх, Вася, да как ее сейчас заберешь? Сам видишь. Ни рыбы, ни покоя. Чую, что все заработаешь, кроме заработка.

Бас (сочувственно): Брось хныкать. Ведь ты же моряк, Мишка, а моряк не плачет и тому подобное.

Тенор (решительно): А вообще, Вася, решил я бросить все это дело. Болтаешься вот так, а годы лучшие уходят… Вот накоплю деньжонок, и махнем мы с Нинкой в Молдавию жить. Пропади она пропадом эта рыба…

Борис выключил приемник. Решение тенора нас особенно не тронуло. Ничего не скажешь, в море трудно, и многие дают себе зарок — по приходе в порт списаться с судна. На берегу они ходят именинниками, а через неделю-другую снова идут на промысел. Посвятив однажды человека в моряки, море всегда будет властно звать его.

Следующие «подслушанные» нами разговоры по содержанию перекликались с первым. Все ругали шторм, сетовали на судьбу и мечтали о нормальных, земных вещах. Но где рыба, никто не знал. А она, судя по гидрологическим данным, должна быть где-то здесь.

Разочарованные, мы возвращаемся в первый отсек. Я усаживаюсь на жестяную банку из-под сухарей и сохраняю равновесие, держась за трубопровод системы гидравлики. Отсек сильно и равномерно наклоняет из стороны в сторону. Такой аттракцион никому не доставляет удовольствия. Вглядываюсь в изнуренные качкой, обросшие лица товарищей, и в душу вкрадывается тревога. Ведь мы вышли из порта уже неделю назад, и у нас на работу и на обратный переход остается около двух недель. Неужели неудача? Неужели мы проплаваем безрезультатно?! Столько надежд, усилий и финансовых затрат — и все напрасно? С содроганием вспоминаю, что перед отъездом из Москвы нас «утешили»: даже если и не удастся увидеть рыбу, не отчаивайтесь — это будет убедительным доказательством того, что подводная лодка для исследовательских целей непригодна… Неужели мы сейчас присутствуем на похоронах идеи?!

Глухо звякнула круглая дверь. Сидевший на грелке вахтенный сделал попытку выпрямиться. Ударяясь о койки, к нам пробирался Шаповалов. «Самый спокойный человек на земле» — так охарактеризовал его еще Редькин.

Валентин Петрович начал необычно:

— И неужели тебе не хочется компота, Владимир Георгиевич? Настоящего флотского компота, в котором ложка стоит?

Я понял не сразу. Всем было известно, что кок даже и не пытался варить компот, поскольку на «танцующей» из-за шторма плите он все равно разлился бы.

— Хочется, — ответил я недоверчиво.

— Так в чем же задержка? Батарея заряжена полностью, минута — и все условия будут созданы.

Командир предлагал погрузиться и, конечно, был прав. После трудного перехода, нескольких дней болтанки нужно было дать людям прийти в себя, побыть в спокойной обстановке.