Северная роза

Все трое вжались в стены и перестали дышать. Григорий заслонил собой Троянду: не только чтобы уберечь ее от опасности, но и прикрывая ее белую рубаху, которая предательски светилась в темноте. Как глупо, что они не подумали об этом раньше! Чудо, если их не заметят!

Прошло несколько томительных мгновений, однако никакого движения в коридоре не было слышно. Свет неподвижно мерцал, и постепенно испуг Троянды схлынул и до нее начало доходить, что они остановились в двух шагах от потайной двери. И дверь… эта дверь почему-то открыта, а свет льется из кельи искушений.

Что все это значило? Кто-то пришел проведать узника? Но почему через тайный ход? Хотел сохранить в секрете свой визит? А может быть… Мысль, мелькнувшая средь сонма других, была столь нелепа, что Троянда даже рукой махнула, словно отгоняя ее. Может быть, в выжженной душе Цецилии вдруг проклюнулся крошечный росточек жалости и она явилась к человеку, которого хладнокровно, обдуманно обрекла на бесчестье, мучения, смерть, чтобы если и не спасти его, то хоть отсрочить неумолимую гибель? Может быть, Цецилия тайком принесла Гвидо съестные припасы и воду?..

Раскаявшаяся Цецилия? Милосердная Цецилия? Да такого и представить себе нельзя! Но тем более на это стоит посмотреть.

Стиснув руку Григория в знак того, что он должен оставаться на месте, Троянда крадучись приблизилась к двери, надеясь, что, если Гвидо или Цецилия все же заметят ее, она как-нибудь сойдет за призрак.

Увы… не удалось! Призраки ведь молчат, а Троянда не смогла сдержать испуганного вопля, когда увидела… увидела Цецилию, лежащую посреди кельи, разбросав руки и выгнувшись дугой. Грудь ее окаменела в последнем вздохе, под сердцем торчал нож, вогнанный по самую рукоять, а над Цецилией… над Цецилией, почти касаясь ее пальцами босых ног, висел человек, уронивший голову на грудь.

Это был Гвидо. Он висел на крюке. И его веревка не оборвалась.

* * *

В тот же миг рядом оказался Григорий: прижал Троянду к себе, а Васятка кинулся вперед, обхватил висящее тело, дернул с силой – и сорвал с крюка. Положил на пол, провел ладонью по лицу, пытаясь закрыть незрячие глаза, но печально отстранился:

– Уже окоченел. Поздно.

Троянда зашлась тихим, коротким рыданием и замерла, уткнувшись в грудь Григория, – без мыслей, без чувств, сознавая и ощущая лишь одно: поздно!

Они пришли слишком поздно: Гвидо умер, и с Цецилией уже не поквитаться, а главное, тот порыв раскаяния, который заставил ее рисковать жизнью своей и других людей и приведший ее сюда, тоже запоздал, ибо смерть Гвидо была начертана в Книге судеб.

Она почувствовала, что рубаха Григория стала мокрой, и поняла, что плачет, давно уже плачет, а он прижимает ее к себе все крепче, гладя другой рукой по голове и тихо шепча:

– Не кручинься, голубка. Судьба… что ж! Бог дал, Бог и взял, ты еще молодая – найдешь свое счастье.

«Нашла уже, – подумала Троянда, вздыхая и касаясь губами его рубахи, теплой и сырой от ее слез. – Это ты…»

Но сейчас мысли такие были постыдны и кощунственны, поэтому она отогнала их и, отстранившись, сказала, стараясь не глядеть в лицо Григория:

– Храни тебя Бог за твою доброту. Но… пора идти.

Васятка вздохнул с явным облегчением и шагнул к потайной двери. Григорий же не двинулся с места:

– Мы пришли за живым… но если хочешь, унесем с собою мертвого. Будет у тебя хоть могилка, куда поплакать придешь.

Троянда задумалась. Обратный путь по узкой, темной лестнице с этим тяжелым, громоздким телом будет тяжел, возможно, и опасен. Риск быть схваченными увеличивается в десятки раз. Да, это так, но… Гвидо заслуживает лучшего, чем вместе с трупами бродяг неприкаянных, преступников, жалких самоубийц быть брошенным в какую-нибудь общую могилу, о которой не будет знать ни одна родная, добрая душа, или просто в море! И если эти люди сами предлагают ей помощь, она примет ее.

Троянда кивнула:

– Мы похороним его здесь, на монастырском кладбище.

– Ночью на кладбище?! – в ужасе выдохнул Васятка – и тут же осекся под мгновенным взглядом Григория.

Троянда приподняла голову Гвидо, но Григорий отстранил:

– Нет, мы сами. Только скажи, Христа ради – это кто? Почему она тут? Кто убил ее?

Он с тревогой смотрел на Цецилию, и Троянде была понятна его тревога. Это для нее Цецилия – враг, предательница, уничтоженная опасность, и все, что она испытывает при виде ее трупа, – это облегчение. Ну а Григорий видит просто убитую женщину – еще молодую, еще красивую, смерть которой необъяснима – тем более здесь, в этой келье.

– Наверное, он убил ее, а потом себя, – со вздохом сказала Троянда. – Но… не знаю, откуда мне знать! И никто не знает, что здесь случилось, кроме них двоих! – Она кивком указала на мертвых – и окаменела, услышав тихий, безжизненный голос:

– Нет. Я знаю… я тоже знаю, что здесь произошло. Гвидо не убивал Цецилию Феррари. Это я убил ее.