Всадники набрали разгон и вылетели на нас из-за поворота примерно в трёхстах метрах. О них разведка доложила в самый последний момент, когда мы переходили на правую сторону тракта. Ещё бы минута-другая – и враги могли нас смять, рассечь колонну пополам, а там подтянулась бы пехота, и нам пришёл бы каюк. Однако, к нашей общей удаче, мои дружинники с «Карателя», «Перкуно» и «Святослава» были под рукой, а на тракте как раз появились повозки с наиболее ценным барахлом и припасами. По этой причине мои действия были очевидны.
– Телеги на дорогу! – выхватывая из ножен клинок, прокричал я. – Возницы уходят! Лошадей в лес! Отряды Саморода, Ратмировича и Твердятова к бою! Арбалетчики, внимание! Залп по команде, а не когда кому вздумается! Приготовить копья! За добычу и харчи не цепляемся, сдержали врага – и отход!
Сотники отдали команды своим экипажам, и когда до германской кавалерии оставалось метров сорок, арбалетчики дали залп. Тяжёлые болты пробивали доспехи католиков, калечили и убивали людей да ранили их лошадей, и на дороге образовалась свалка, в которой кони не ржали, а кричали от боли так, что сердце вздрагивало. Отчего? Да просто животные, в отличие от людей, ни в чём не виноваты, и уж если кого и жалеть, то только их, подневольных трудяг войны.
– Господь взирает на нас с небес! – раздался среди врагов громкий клич, и замявшиеся всадники продолжили бой.
Живая волна из закованных в броню и прикрытых кожей тел налетела на препятствие из неровно поставленных повозок, и закипела жаркая схватка. Летнее солнце нагрело воздух, и в кольчуге было душно, словно находишься в отменно натопленной бане. По лицам людей градом катился пот. Мечи и копья вгрызались в тела врагов и моих воинов. Кони вставали на дыбы и не хотели лезть на препятствие. Клубы пыли поднялись над трактом и не давали дышать, но люди всё равно выкрикивали боевые кличи, угрозы и проклятия. Обе стороны бились, не жалея ни себя, ни противника. Ожесточение нарастало, никто не хотел отступать, и часть рыцарей по обочине смогла обогнуть повозки и нацелилась ударить во фланг ватаги Твердятова. Допустить этого было нельзя, и вместе с двумя резервными десятками я бросился им навстречу.
Шир-х! – надо мной просвистел вражеский клинок и, подняв голову, сквозь прорези в полумаске шлема я разглядел перед собой крупного воина на мощном вороном жеребце, в добротном доспехе и тёмно-синей накидке, которая была украшена несколькими крестами.
– Умри, язычник! – просипел из-под глухого шлема противник и вновь занёс свой клинок.
Ждать, пока мне раскроят череп, я не стал, а прыгнул на врага. Словно чувствуя мой прыжок, конь имперского аристократа повернулся боком, и Змиулан вонзился в бедро рыцаря. Тяжесть моего тела сосредоточилась на клинке, и верный булатный клинок располосовал кольчужные чулки и кровеносные артерии на ноге противника. Он вскрикнул и завалился на спину, а его конь прыжком отскочил в сторону и задел меня задними копытами.
Удар! Прикрытая кольчугой грудная клетка выдержала. Однако дыхание перехватило, и сердце будто остановилось.
– Хе-х! Хе-х! – попытался я вобрать в себя пыльный воздух. Однако во рту был только привкус крови, а язык стал словно деревянный. – Хе-х! Хе-х! – новая попытка, и в глазах всё поплыло.
Мир стал раздваиваться, и я упал на колени. Острием Змиулан воткнулся в сухой твёрдый грунт, и я опёрся на рукоятку. Но попробовал подняться. Вот только силы оставили меня, и в этот момент услышал шипение, которое напомнило мне змеиное:
– Ж-живи. Вставай-сс. Не всё ещё сделано-сс…
От этого неприятного голоса мне почему-то сразу стало немного легче, и грудь смогла вобрать в себя небольшую порцию воздуха. Затем был рывок, и я всё-таки встал. Мутным взором оглядел поле боя и увидел, что конница германцев отступает, а наши воины уже перешли тракт и по звериным тропам уходят в лес.
«Выстояли», – подумал я и попытался отдать команду на отступление. Однако горло выдавило только неразборчивый хрип, и я схватил за плечо ближайшего воина. Дружинник, который оказался десятником из экипажа Поято, посмотрел на меня, а моя левая ладонь прикоснулась к горлу и указала на спасительную чащобу. Воин взглядом зацепился за кольчугу, которая была порвана копытами рыцарского коня, кивнул, мол, понял, и на время стал моим голосом.
– Отступаем! Уходим! – разнеслись над трактом окрики десятника, и, подпалив брошенные телеги, сотни двинулись вслед за нашей конницей и варягами Верена Байковича.
Солнце опускалось к линии горизонта и било своими лучами нам в спину. Впереди была беспокойная и тяжёлая ночь, и я, пытаясь понять, кто же со мной разговаривал, когда у меня перехватило дыхание, с трудом переставляя ноги, начал свой марш на Ратценбург.
Глава 16