Северная война

– Странно все это! – ударился в заумные рассуждения Алешка Бровкин. – Все эти народы прибалтийские вечно ходили под кем-то: под поляками, под рыцарями германскими и тевтонскими, под нами, теперь вот – под шведами. Никогда даже и не пытались толком защищаться… А посмотри, командир, как чисто и приятно вокруг! Красиво, даже навозом совсем не пахнет, хотя и коров, и лошадей вокруг много… Чудеса, да и только!

В самой Митаве их встретили достаточно приветливо: разместив в восточном крыле дворца Курляндского герцога, предоставив достойную обслугу и охрану. Генерал Шлиппенбах, которого никто больше и не удерживал, также остался в восточном крыле, так объяснив этот свой странный поступок:

– Я же давал честное слово офицерское! Пока вы, сэр Александэр, с моим славным королем Карлом окончательно не договорились обо всем, я только лишь покорный и безропотный пленник.

– Все мужчины еще позавчера уехали на медвежью охоту! – сообщила при приватной беседе Курляндская герцогиня – очень стройная и бесконечно грустная молодая женщина, с плохо скрытым интересом посматривая на широкоплечего Бровкина. – А у нас, господа высокородные, очень уж страшно стало в последнее время! По ночам на приморских болотах и дюнах воют и смеются – мерзкими и гадкими голосами – страшные вурдалаки… И некому защитить хрупкую и слабую женщину…

– Мадам, я почту за немалую честь: сразить всех этих наглых монстров – своей острой шпагой! – неожиданно заявил маркиз Алешка, пораженный в самое сердце изысканно-печальным образом молоденькой и пикантно-рыженькой герцогини.

И мало того, что заявил, так еще и выполнил! Ночью, взяв с собой двух опытных охранных сотрудников, Бровкин на балтийской косе выследил и лично застрелил странное существо: моржовая морда – с длинными белоснежными клыками, человеческое тело, ноги – сросшиеся в ступнях в единую длинную и широкую ласту.[23]

– Ужасно, до чего попалось упорное чудо-юдо! – взволнованно рассказывал Алешка. – Пять пистолетных пуль в него влепили, три шпаги глубоко воткнули, а оно все злобствовало, хрипело, пытаясь уйти в море… Пришлось ему голову проломить тяжелыми камнями! Кстати, ночами-то не монстр сей орал противно и жалобно, а несчастные балтийские тюлени, которых сатрап этот убивал и пожирал десятками без всякой жалости…

Утром Алешка оттащил труп странного существа к дворцу герцога, бросил у ворот, положив сверху тела записку – с неумелыми стишками о своей искренней и неземной любви… Как передали доверенные люди, юная герцогиня была в полном и бесконечном восторге…

Вечером маркиз, вырядившись со всем усердием, отбыл на тайное свидание со своей рыженькой герцогиней. Вернулся он уже поздней ночью – довольный и счастливый до невозможности полной, совершенно невежливо разбудил Егора, стал настойчиво приставать с всякими глупостями:

– Александр Данилович, сэр Александэр! Ты, что ли, спишь? Ну послушай меня! Я своей Луизе поведал, что эту Марту мы совсем и не для меня залучить хотим. Как для кого? Я сказал, что для князя-кесаря Федора Ромодановского. Он же у нас – вдовец! А? Не страшно сие? Не, у меня с Луизой все очень и очень серьезно… Данилыч, я ее тайно выкрадывать буду! И она, Луиза моя, согласна на все!

Вот тут-то Егор полностью проснулся, сильно потряс головой, неприветливо и гневно (невольно подражая царю) круглыми глазами уставился на Алешку:

– Чего говоришь-то, а, чучело? Как это – выкрасть герцогиню? Что несешь-то, урод лапотный? Герцогиню?

– Так она же сама согласна! – слезно заканючил Бровкин. – Муж ее, этот Фридрих-Вильгельм, совсем никакой – в мужском плане… Да я его! – неожиданно сильно озлобился: – Я его, курву митавскую, на части разберу и сожру – по отдельным органам! Пальцем одним – сердце его теплое выдеру – из груди хилой…

Что, я мало свершил – для государя нашего? Трудно пойти мне навстречу? Маркиз я или дерьмо свинячье, в конце-то концов? Да я сам все сделаю, мать вашу! Прикройте только… Отслужу потом – по самое не могу!

«Вообще-то, Луиза эта – весьма пикантное создание! Миленькая, умненькая, смешливая… Что ей делать – на этой сонной Митаве? Да здесь любой нормальный человек – через месяц-другой – свихнется от серой скуки! – заступился за маркиза Алешку добрый и понимающий внутренний голос. – И прав Бровкин: многое он сделал для России, надо ему помочь! А то что же такое получается? Как Петру Алексеевичу захотелось получить Марту Скавронскую – так, пожалуйста, святое дело? А как Алешке, бывшему крепостному крестьянину, помочь герцогиней разжиться, так – и нельзя? Леха – твой друг надежный и верный, ни разу тебя не подставил, не предал! Обязан ты, гнида такая, помочь ему… В смысле: ему и герцогине этой рыженькой, истосковавшейся по нормальной мужской ласке…»

– Ладно! – решил Егор. – Вот с Карлом повстречаемся, перебазарим плотно, там и видно будет…

Ранним утром он проснулся из-за сильного шума: кто-то беззаботно и нагло разгуливал по его спальне, беспардонно стуча каблуками по деревянному полу, громко шелестел какими-то бумагами.