Северная война

– Я это, Алексашка, я, не пугайся! – уважительно сообщил невидимый Петр. – Устал? Небось покурить хочешь, бродяга? Так возьми, покури! – Из-за Егорова плеча появилась дымящаяся голландская трубка.

Егор успел сделать всего-то две-три полновесные затяжки, когда за его спиной прозвучал вкрадчивый и неприятный вопрос:

– Данилыч, мил-дружок, а где ты выучился таким необычным штуковинам? В смысле – так ловко и умело оживлять утопленников? А? Только, охранитель, не надо мне петь прежние глупые песни: мол, цыгане – во время твоих скитаний детских – выучили тому. Может, все же правду поведаешь? Да, прав князь-кесарь: непростая ты штучка…

Не успел Егор даже сообразить, что надобно отвечать на этот непростой вопрос, как Алешкин голос – от речного берега – громко попросил:

– Господин генерал-майор, Луиза хочет поговорить с тобой! Подойди, уважь…

– Мин херц! – обернулся к царю Егор, возвращая курительную трубку. – Давай уже потом переговорим, лады? Девушка зовет… Хорошая такая девушка, правильная. Дозволь уж?

Глаза Луизы – огромные и молящие – смотрели пристально и просительно.

– Александр Данилович, нагнитесь, пожалуйста, ко мне! – велели запекшиеся, маленькие карминные губы.

Он послушно нагнулся, и тут же в его ухо ворвался взволнованный, умоляющий, дрожащий шепот:

– Сэр Александэр! Вы же все знаете, все умеете… Животом я сильно ударилась, когда упала в речную воду…

Больно очень! Что делать теперь? Я так хотела Алексу ребеночка родить! Так хотела… Получится ли теперь? Ваша жена, прекрасная Александра Ивановна, рассказывала мне, что у вас есть трубка волшебная, через которую вы все слышите, что происходит в женском животе… Молю, послушайте! Как там у меня? Жив ли ребеночек? Ему уже полтора месяца быть должно… Вам же это нетрудно будет? Я знаю, что эта трубка с вами! Видела ее, когда вы из своей седельной сумки доставали кисет с табаком…

«Никакая она не амазонка! Даже – и не записная авантюристка! – всерьез опечалился внутренний голос. – Обычная молоденькая девчонка: влюбленная, мечтательная, беспомощная, испуганная…»

Егор успокоил Луизу – как мог, пообещав в самое ближайшее время (когда будет возможность, то бишь – полное отсутствие посторонних глаз) воспользоваться волшебной силой своего необычного прибора.

«Санька моя – трепло кукурузное!» – твердо решил про себя Егор.

Он отозвал Алешку в сторону и подробно объяснил ему, демонстрируя свой самодельный стетоскоп, изготовленный года три с половиной назад из самого разного подручного материала: полого рога сайгака, чашечки от разбившейся фарфоровой курительной трубки и голландской деревянной пуговицы – с круглым отверстием посередине:

– Приставляешь чашечку от курительной трубки к самому низу голого живота твоей трепетной Луизы, к пуговице подносишь свое ухо, делаешь вид, что внимательно слушаешь. Потом уверенно и бодро докладываешь, что, мол, слышал биение двух сердец, мол, все нормально, и будущий ребенок чувствует себя просто замечательно… Понял?

– Понял! – неуверенно и виновато улыбнулся маркиз Алешка, а через малое время тихонько спросил: – Александр Данилович, сэр Александэр, а если я и вправду услышу несколько сердец?

– Может, и услышишь. Только месяцев через шесть-семь, уже перед самыми родами. Ты, братец, слушай почаще да успокаивай регулярно Луизу. Тут главное, чтобы она крепко поверила, что все хорошо. Тогда оно и сладится – в конечном итоге…

С северо-восточной стороны раздалась бойкая ружейная пальба, к которой тут же присоединились отголоски дружных пушечных залпов, одновременно ожила и западная артиллерия, отвечающая за безопасность Ниеншанца с невской стороны.

– Все! Быстро уходим в крепость! – громко скомандовал Егор. – Так, рыбацкие лодки тоже надо занести внутрь, пригодятся! Закончились шутки всяческие…

Бедную Луизу – в сопровождении верного и преданного Алешки – разместили в просторной, ныне пустующей землянке, предназначенной (еще шведами) для зимнего хранения засоленных грибов – будущего осеннего урожая. Странно, но наследники славы варяжской потребляли грибы только в соленом виде… Пустые бочки и бочонки были задействованы в качестве кроватных ножек. На них сверху уложили толстые дубовые кряжи, на кряжи прибили – на скорую руку – сосновые доски, на доски положили пучки высушенных лекарственных трав, на травы – свежие еловые лапы, на еловые лапы – лосиные шкуры – в два слоя, на лосиные шкуры – кусок льняной ткани, на белый лен – приболевшую беременную девицу… Уф!

– С севера подходят четыре фрегата и одна бригантина! – чему-то радостно скалясь, сообщил сержант Ванька Ухов, возникший невесть откуда. – Готовятся встать на якоря. А может, только вид делают, что готовятся…

Постепенно все окружающее пространство заполнилось нескончаемым гулом, воем и треском: с востока (а также с северо-востока и юго-востока) продолжалась бойкая ружейная перестрелка с гренадерами фон Круи, засевшими в красивейшем сосновом бору, а со стороны Невы крепостные пушки старательно удерживали шведские корабли на безопасном расстоянии.