Северное сияние

В Колледже Гавриила был весьма священный предмет, его держали на алтаре в Капелле, тоже под черным бархатом (вспомнила Лира), как алетиометр. Она увидела его, когда пришла туда на службу с Библиотекарем Иордана. Воззвав к Господу, священник поднял покров, и в сумраке блеснул небольшой стеклянный купол, под которым что-то было, но что именно, издали не удавалось разглядеть. Затем он дернул шнурок, привязанный к шторке наверху, и на купол упал солнечный луч. И тогда стало видно: маленькая вещь вроде флюгера с четырьмя лопастями, черными с одной стороны и белыми с другой. Свет ударил в нее, и она завертелась. «Это наглядный нравственный урок, – объяснил священник. – Чернота невежества бежит от света, а мудрость белого стремится ему навстречу». Лира поверила ему на слово, но, что бы это ни значило, наблюдать за вертящимися лопастями было интересно, и все это происходило благодаря силе фотонов, как объяснил Библиотекарь по дороге домой.

Так что Пантелеймон, возможно, был прав. Если элементарные частицы могут закрутить фотомельницу, то, конечно, и стрелку могут двигать; но ее это все равно беспокоило.

– Лира! Лира!

Тони Коста махал ей с пирса.

– Сюда! – крикнул он. – Срочно иди в Зааль к Джону Фаа. Бегом, девочка.

Джон Фаа сидел с Фардером Корамом и другими вождями. Вид у них был встревоженный. Джон Фаа сказал:

– Лира, детка, Фардер Корам сказал мне, что ты уже владеешь этим инструментом. К нашему горю, только что умер Якоб. Думаю, нам все-таки придется взять тебя, хотя все во мне этому противится. На душе у меня неспокойно, но другого выхода, кажется, нет. Как только Якоба похоронят в соответствии с нашим обычаем, мы отправляемся. Пойми меня, Лира: ты отправляешься с нами, но это не повод для радости или веселья. Впереди нас ждут опасности и беды.

Фардер Корам возьмет тебя под свое крыло. Не огорчай его, не подвергай себя и его риску, иначе ты почувствуешь силу моего гнева. А теперь беги скажи это Ма Косте и будь готова к отплытию.

Следующие две недели прошли в таких хлопотах, каких еще не знала Лира. В хлопотах, но не быстро, потому что приходилось подолгу чего-то ждать, прятаться в противных сырых закутках, смотреть, как проплывает за окном унылый, дождливый осенний пейзаж, и снова прятаться, спать в газолиновых парах возле двигателя, просыпаться с дурной головой, и самое худшее – ни разу не выйти на воздух, не пробежаться по берегу, не полазить по палубе, не открыть шлюзных ворот, не поймать швартов, брошенный с берега.

Все время приходилось прятаться. Тони Коста пересказывал ей сплетни, услышанные в прибрежных пивных: что по всему королевству охотятся за светловолосой девочкой и за поимку ее назначена большая награда, а того, кто ее прячет, ждет суровое наказание. И странные ходили слухи: будто она – единственный ребенок, спасшийся от Жрецов, и носительница страшных секретов. А еще говорили, что она не человеческое дитя, а пара духов в обличье ребенка и деймона, посланных в здешний мир адскими силами для того, чтобы разрушить его; говорили, что это не ребенок, а взрослый, которого волшебным образом уменьшили, и он на содержании у тартар, явился шпионить за добрым английским народом, готовить тартарам дорогу для вторжения.

Сперва эти рассказы Лира слушала с радостью, а потом с тоской. Сколько же людей ненавидят ее и боятся! И она мечтала выбраться из этой тесной каюты-ящика. Ей не терпелось попасть на Север, очутиться в снегах под сияющей Авророй. А иногда она тосковала по Иордан-колледжу, ей хотелось снова полазить по крышам с Роджером, услышать колокольчик Стюарда, возвещающий, что до ужина полчаса, стук посуды, скворчание масла и крики на Кухне… И тогда ей ужасно хотелось, чтобы все было как раньше и таким оставалось всегда, чтобы она вечно была Лирой из Иордан-колледжа.

Единственным, что развеивало ее раздраженную скуку, был алетиометр. Она занималась им ежедневно, иногда с Фардером Корамом, иногда в одиночку, и оказалось, что с каждым днем она все легче погружается в спокойное состояние, когда проясняется смысл символов и перед мысленным взором встают освещенные солнцем гряды гор.

Пыталась объяснить Фардеру Кораму, что при этом чувствует.

– Будто с кем-то разговариваешь, только плохо их слышишь и чувствуешь себя как бы глупой, потому что они умнее тебя, только не сердятся и вообще… И они столько знают, Фардер Корам! Как будто всё знают, или почти всё! Миссис Колтер была умная, столько всего знала, но это другое знание… Как бы понимающее…

Он задавал конкретные вопросы, и она искала ответ.

– Что сейчас делает миссис Колтер? – спрашивал он. Ее руки сразу приходили в движение, и он говорил: – Объясни мне, что ты делаешь.

– Ну, Мадонна – это миссис Колтер, и, когда я ставлю на нее стрелку, думаю: моя мать; а муравей деловитый – это просто, это первое значение; а песочные часы означают время, и где-то в нем есть сейчас, и на нем я сосредотачиваюсь.

– Как ты узнаешь, где эти значения?