только то, что хотел сказать. Это и позволяет мне
опираться на его рассказы.
Первый пробел касается школы, лицея или
коллежа. Отца они совершенно не интересовали.
Для многих великих писателей, особенно в наши
дни, эти годы послужили закваской, на которой
взросло потом почти все их творчество. Они на
шли в коллеже любовь, наслаждение, честолю
бие, высокие помыслы и низкие интриги — всю
жизнь в сжатом виде. Порою все выглядит так,
словно потом они у ж е ничему не научились, слов
но самое главное в них умерло в двадцать лет. Из
жизни Мишеля нельзя извлечь ни «Фермину Мар-
кез» *, ни «Город, где государь — ребенок» *. Ему
запомнились в общих чертах соперничество, не
справедливость и козни, с которыми приходилось
сталкиваться в классе, глупые шутки, непристой
ные выходки, грубые и жестокие игры, в которых
он отличался, хотя п о з ж е у него не возникало ж е
лания похвастаться этим. Напротив, он без всяко
го удовольствия вспоминал о своих успехах на
поприще главаря банды. Ни одного учителя, кото
рого бы любили, уважали или ненавидели настоль
ко, чтобы имя его запомнилось. Ни одного
преподавателя, которому были бы признательны
16-1868
за то, что он помог узнать или растолковать вели
кое произведение. Ни одного приятеля или друга
(за одним исключением, которое, как мы дальше
увидим, не в счет). На фоне этой пустыни в каче
стве примера маячат два воспоминания. Вначале
необузданность: молодой иезуит, ведущий в клас
се латынь, читает вслух переводы учеников и зу
боскалит, чтобы вызвать смех. В частности,
новичок Мишель, недавно изгнанный из светской
школы, служит объектом насмешек.
— Вот, господа, образец лицейской латыни.
— Она позволит вам передохнуть от латыни
ризничной.
Ученик хватает свою работу и в ярости рвет ее
на клочки: бумажные бабочки, бывшие Монталам-
бером *, переведенным на язык Цицерона, кружат,
подхваченные сквозняком, и садятся на парты.
Молодой преподаватель решает положить конец
галдежу и посылает за директором, чтобы тот при
нял соответствующие меры. Мишель выхватывает
из кармана нож. Латинист в сутане спасается бег
ством, приподняв юбки, хлопающие по его худым
ногам. Слышно, как с силой распахиваются, а за
тем закрываются двери, расположенные по пери
метру здания через равные промежутки, как их
вновь открывают, а затем со всего размаха захло
пывают преследователь и его шайка. В конце ко
ридора зияет открытая дверь туалета. Жертва
устремляется туда и под смех и улюлюканье запи
рается на задвижку. Ученик с ножом отчислен на
следующий день.
Затем соблазн. В другой школе Мишель, плохо
успевающий по алгебре, берет уроки в кабинете
молодого преподавателя в сутане. Они сидят ря
дом. Под столом молодой священник нежно кла
дет руку на голую ногу ученика, поднимается чуть
выше. Потрясенный вид мальчика заставляет его
прекратить игру. Но Мишель никогда не забудет
лица, на котором написаны мольба и стыд, не за
будет выражения сосредоточенности и почти бо
ли, вызванное желанием и недополученным
удовольствием.
Ни тот, ни другой эпизод не послужили причи
ной для его первого побега. Скуки и отвращения
к рутине оказалось достаточно. У пятнадцатилет
него Мишеля, раздобывшего Бог весть где два лу
идора, есть планы на будущее: пробраться в
Бельгию, единственное очарование которой в том,
что она находится по другую сторону границы, до
стичь Антверпена, наняться юнгой, мойщиком по
суды или корабельным служкой на пассажирское
или грузовое судно, стоящее в порту, и добраться
до Китая, Южной Африки или Австралии. Он са
дится на поезд в Аррасе (там находилась школа)
и доезжает, к тому же с пересадками, только до
Брюсселя. Приехав на Южный вокзал, он узнает,
что поезда на Антверпен отправляются с Север
ного вокзала: нужно пересечь весь город. Насту
пает ночь, а вместе с ней начинается холодный
дождь, который кажется ему мокрее, чем в Лил
ле. Он вспоминает об одном приятеле-бельгийце,
некоем Ж о з е ф е де Д., вернувшемся для оконча
ния образования в Брюссель. Ж о з е ф , отчасти по-
16*
священный в его планы, пообещал заручиться на
одну ночь гостеприимством родителей, разумеет
ся, при условии, что Мишель ничего не скажет им
о Великом Проекте. Носильщик уверяет Мишеля,
что нужный ему проспект находится недалеко. Но
и не очень близко. Мишель является к приятелю,
когда хозяева у ж е выходят из-за стола. Он приду
мывает старую кузину, которую нужно навестить
в Брюсселе и к которой он не осмеливается
явиться в столь поздний час. Его кормят остатками
ужина на краешке стола и отводят место в комна
те, расположенной на антресолях, — не то в кла
довой, не то в комнате для прислуги. Ж о з е ф ,
превратившись в Бельгии и в семейной обстанов
ке почти что в пай-мальчика, с озадаченным видом
желает ему спокойной ночи. Необычного посети
теля запирают на ключ, словно подозревая в том,
что он намеревается украсть китайские вазы хо
зяина дома, крупного коллекционера, и без со
мнений, завтра, хочет он того или нет, его посадят
на поезд, идущий в Лилль. Прыгнуть в окно было
делом нетрудным: он упал на грязную куртину.
Перелезть через стену сада тоже оказалось легко.