Северные были

— Надо прихлопнуть это гнездо, — сказал председатель губчека. — Но сначала предупредите, чтоб уходили подобру-поздорову.

— Понятно, Петр Никитич.

— Идите.

* * *

На следующий день представитель Советской власти предложил анархистам покинуть Марково.

— Ультиматум? Угроза? — вкрадчиво спросит Солнцев, бросив в глаз монокль.

— Пока ни то и ни другое, — невозмутимо ответил представитель рабочих и крестьян.

— А потом?

— Будете пенять на себя.

— Угрожаете?! Советская власть самая справедливая на планете. Так вы говорите?

— Так.

— Значит, не может она применить оружие а отношении свободных людей. А теперь — скатертью дорожка. Я не могу поручиться за своих мальчиков.

Анархисты, стоявшие рядом, нахально заулыбались. Многие из них, как всегда, были пьяны вдрызг. Когда представитель ушел, Солнцев отдал приказ:

— Никого в усадьбу не пускать, ни с кем не считаться.

С этого часа у пулемета было установлено круглосуточное дежурство.

* * *

Выкурить анархистов из усадьбы, причем без единого выстрела, помогла маленькая военная хитрость. В один из дней к гнезду «черных птах» подошел небольшой отряд красногвардейцев. Впереди него кони тащили внушительного вида пушку. Вернее, это была не пушка, а умело замаскированная простая двуколка. Стволом «пушки» служило искусно покрашенное зеленой краской осиновое бревно. Да и где было взять в то тревожное время настоящую пушку, если артиллерия находилась на фронтах. Расчет чекистов был прост: против орудия не устоят никакие бандиты.

«Пушка» была развернута в трехстах-четырехстах метрах от усадьбы. Анархистам послан ультиматум — он был суров и предельно краток:

«Именем революции требуем освободить усадьбу. Имеющееся оружие оставить в особняке, вплоть до режущего и колющего. Семьи, у кого есть, забрать. Никакого имущества не выносить. Срок — два часа. По истечении оных открываем огонь из пушки без предупреждения. Все!»

Получив ультиматум, бандиты начали обсуждать создавшееся положение.

— Будем драться за светлые идеалы анархизма, — крикнул одноглазый коротышка Поярков, окрещенный местными крестьянами Огарком.

— Пушка ахнет, и они, эти идеалы, будут преотлично освещать тебе путь к самому господу богу, — саркастически заметил один из наиболее трезвых анархистов.

Через полтора часа к отряду красногвардейцев анархисты прислали «парламентера», который высокомерно сообщил, что с условиями ультиматума они согласны, но…

— Разрешите взять несколько повозок и еще кое-какое барахлишко.

Ему было твердо заявлено, что усадьбу должны покинуть пешим ходом. Один же из красногвардейцев крикнул вслед «парламентеру»:

— Вы считаете себя вольными птицами. Птицы, как известно, не ездят, а летают.

…Томительно тянулись последние минуты. Но вот ровно через два часа из ворот усадьбы вылетели первые «черные птицы». Без оружия и без вещей. Вскоре в усадьбе никого из них не осталось.

…Шла осень сурового девятнадцатого года. Был ветер. Землю устилали желтые листья.

КУЗНИЦА

На окраине Дорожайки, там, где сонная речушка Луговинка делает крутой поворот, стоит вросшая в землю кузница. Она стара, на крыше ее буйно плодятся сорняки. Работает в ней Прокоп Северов, крепкий, кряжистый, несмотря на шестьдесят лет, мужик.

Прокоп называет себя пролетариатом. Земля у него только под избенкой. «Меня молот кормит, — говорит он крестьянам, — а вас серп. О союзе серпа и молота слыхали? То-то». Северов немногословен, скорее даже мрачноват. Лицо заросло дымными бородой и усами. Да и весь он, облаченный в закопченную одежду, похож на большой столб сизого дыма.

В кузницу Прокопа, на стук молота, собирались мужики потолковать о мирских делах, дымили махоркой и частенько принимали касающиеся деревни важные решения.

Сегодня у Прокопа работа не ладилась. Он выпустил из рук молот и присел на трухлявый порог. Ненастное сентябрьское утро как-то робко брало разбег. Северов долго сидел, курил, думал одному ему известные думы. Он не заметил, как рядом с ним оказался Иван Гудин.

— Садись, — показал он дружку место рядом с собой.

— Не время сейчас сидеть, Прокоп Семенович, — с волнением сказал Гудин.

Прокоп поднял голову и заметил на глазах соседа слезы.

— В чем дело?

— В Ленина… Прокопушка, — стреляли, — еле выговорил Гудин.

— Неужто? Кто стрелял? Где? — Прокоп вскочил.

— Из губернии, Прокопушка, Васька Суслон эту черную весть привез, — пояснил Гудин.

Так в одной из вологодских деревень крестьяне узнали о том, что 30 августа 1918 года подлая эсерка-террористка Каплан выстрелом из пистолета нанесла другу и вождю трудового народа две тяжелые раны.

Вскоре к кузнице Прокопа начали стекаться мужики. Пришли три брата Охлопковы, на взмыленном мерине прискакал Евлампий Бодряков, притюкал на березовой ноге герой Порт-Артура Александр Коркин, прозванный сельчанами Душа вон… Все они стояли, опустив головы, и не произнося ни слова.