Читаем Северные гости Льва Толстого: встречи в жизни и творчестве полностью

Бунде называл себя «практическим философом»206. Его жизненная философия проста. Не богатство, а аскетический образ жизни может даровать человеку душевный покой и здоровье. Будучи вегетарианцем, он питался картофелем, бобовыми, яблоками и непропеченными лепешками, которые готовил из смеси овсяной муки и воды. Яйца были под запретом, молоко тоже. «Моя мать умерла много лет назад. <…> Это единственное молоко, на которое я имел право, а коровье молоко принадлежит теленку», – философствовал Бунде207. Странной привычкой было использование каменной бутыли вместо подушки. Бунде полагал, что это доказанный способ предотвращения глухоты. A подушки вредны, потому что нагревают голову.

В Бегичевке Бунде попросил небольшой участок земли, лопату и несколько картофелин, чтобы продемонстрировать, как один человек может накормить десятерых, не используя рабочий скот. Землю следует удобрять собственными испражнениями. И если православная церковь считала Толстого антихристом, то теперь русские крестьяне искали в действиях Бунде сговор с сатаной. Швед обещал им еду, если они продадут ему душу!208 Вскоре, впрочем, выяснилось, что Бунде слишком слаб для физической работы. Он забросил посадку и большую часть времени спал на полу в доме.

Толстой был под впечатлением от странного гостя, внешне напоминавшего его самого и, по сути, разделявшего многие его мысли209. Он немедленно написал письмо Владимиру Черткову об учении Бунде: «Самому нужно работать, чтоб кормиться от земли без рабочего скота, не иметь денег, ничего не продавать, ничего не иметь лишнего, всем делиться. Он, разумеется, строгий вегетарьянец, говорит хорошо, а главное, более чем искренен, фанатик своей идеи»210. Софья Андреевна в Москве узнала, что визитер прекрасно говорит по-английски и вообще «очень умен, оригинален и интересен»211.

Уже при первой встрече с Бунде Толстого поразило их внешнее сходство. Более того, в дневнике он пишет о шведе так: «Моя тень. Те же мысли, то же настроение, минус чуткость. Много хорошего говорит и пишет»212. Бунде утверждал, что он неверующий. Для него Иисус был обычным человеком, а не Богом. Своей фальшивой моралью религия лишь мешает жизни на земле. Философия Бунде была радикально иной: «Все то, что делается, делается к лучшему. Если б кто пришел и сказал мне: – Я убил всю твою семью, то я ответил бы ему: „Друг, ты сделал самое лучшее, если я кого убью – это значит, что так должно было быть“»213. Всякое чувство уважения к ближнему было ему чуждо.

Бунде с его крайними взглядами стал пародийной версией Толстого. Ничто не ускользало от его грозного указательного перста. В духе Прудона обвинялись в воровстве жены богатых помещиков за дорогие броши и кольца: «Откуда вы их взяли? Вы украли их у бедных!»214 Когда все, кто помогал голодающим, по субботней традиции собирались вместе, чтобы поговорить, швед требовал убрать со стола самовар, который он называл «идолом». К чаепитию Бунде относился враждебно: «Если бы люди знали, сколько крови и страданий заключается в каждой чашке чая, что я сам видел в Китае, то они не стали бы пить чая»215. Он вынудил Толстого перейти на суррогат кофе из перловой крупы, что, впрочем, тоже вызвало у Бунде неудовольствие: «Грешно портить так хлеб!»216 Вдохновленный примером Бунде, Толстой тоже попытался перейти на не вареную, a сырую, здоровую, пищу, но через несколько дней у него начались сильные боли в желудке. Соседка Раевская немедленно известила Софью Андреевну: появился сумасшедший швед, который кормит Толстого неподходящей едой! Софья Андреевна тотчас приехала и положила конец экспериментам. В Москву она вернулась в полной уверенности, что швед уедет по доброй воле, однако спустя несколько дней от Толстого пришло письмо: «Швед грустен, сидит в уголке и зябнет, но говорит все так же радикально и умно»217.

Несмотря на восхищение личностью Бунде (у Толстого даже были планы собрать и опубликовать все его мысли), желания провести в его обществе остаток жизни у Толстого не было. Когда Чертков отказался принимать шведа, Толстой написал в Воронежскую губернию другому своему знакомому, психиатру Алексею Алмазову. Бунде был представлен как человек «очень сильный, духовный, умный и по призванию <…> проповедник своих идей упрощения жизни»218. Алмазов был готов дать ему участок земли, но планы застопорились по бюрократической причине. У Бунде, который считал себя гражданином мира, отсутствовал паспорт219. На деле это значило, что права селиться в Центральной России у него не было. Алмазов отказался от обещания еще и потому, что узнал, что Бунде вместе со своим еврейским другом из Бобруйска и его семьей намеревается организовать на земле Алмазова колонию единомышленников.

Перейти на страницу:

Все книги серии Научная библиотека

Классик без ретуши
Классик без ретуши

В книге впервые в таком объеме собраны критические отзывы о творчестве В.В. Набокова (1899–1977), объективно представляющие особенности эстетической рецепции творчества писателя на всем протяжении его жизненного пути: сначала в литературных кругах русского зарубежья, затем — в западном литературном мире.Именно этими отзывами (как положительными, так и ядовито-негативными) сопровождали первые публикации произведений Набокова его современники, критики и писатели. Среди них — такие яркие литературные фигуры, как Г. Адамович, Ю. Айхенвальд, П. Бицилли, В. Вейдле, М. Осоргин, Г. Струве, В. Ходасевич, П. Акройд, Дж. Апдайк, Э. Бёрджесс, С. Лем, Дж.К. Оутс, А. Роб-Грийе, Ж.-П. Сартр, Э. Уилсон и др.Уникальность собранного фактического материала (зачастую малодоступного даже для специалистов) превращает сборник статей и рецензий (а также эссе, пародий, фрагментов писем) в необходимейшее пособие для более глубокого постижения набоковского феномена, в своеобразную хрестоматию, представляющую историю мировой критики на протяжении полувека, показывающую литературные нравы, эстетические пристрастия и вкусы целой эпохи.

Владимир Владимирович Набоков , Николай Георгиевич Мельников , Олег Анатольевич Коростелёв

Критика
Феноменология текста: Игра и репрессия
Феноменология текста: Игра и репрессия

В книге делается попытка подвергнуть существенному переосмыслению растиражированные в литературоведении канонические представления о творчестве видных английских и американских писателей, таких, как О. Уайльд, В. Вулф, Т. С. Элиот, Т. Фишер, Э. Хемингуэй, Г. Миллер, Дж. Д. Сэлинджер, Дж. Чивер, Дж. Апдайк и др. Предложенное прочтение их текстов как уклоняющихся от однозначной интерпретации дает возможность читателю открыть незамеченные прежде исследовательской мыслью новые векторы литературной истории XX века. И здесь особое внимание уделяется проблемам борьбы с литературной формой как с видом репрессии, критической стратегии текста, воссоздания в тексте движения бестелесной энергии и взаимоотношения человека с окружающими его вещами.

Андрей Алексеевич Аствацатуров

Культурология / Образование и наука

Похожие книги

Николай II
Николай II

«Я начал читать… Это был шок: вся чудовищная ночь 17 июля, расстрел, двухдневная возня с трупами были обстоятельно и бесстрастно изложены… Апокалипсис, записанный очевидцем! Документ не был подписан, но одна из машинописных копий была выправлена от руки. И в конце документа (также от руки) был приписан страшный адрес – место могилы, где после расстрела были тайно захоронены трупы Царской Семьи…»Уникальное художественно-историческое исследование жизни последнего русского царя основано на редких, ранее не публиковавшихся архивных документах. В книгу вошли отрывки из дневников Николая и членов его семьи, переписка царя и царицы, доклады министров и военачальников, дипломатическая почта и донесения разведки. Последние месяцы жизни царской семьи и обстоятельства ее гибели расписаны по дням, а ночь убийства – почти поминутно. Досконально прослежены судьбы участников трагедии: родственников царя, его свиты, тех, кто отдал приказ об убийстве, и непосредственных исполнителей.

А Ф Кони , Марк Ферро , Сергей Львович Фирсов , Эдвард Радзинский , Эдвард Станиславович Радзинский , Элизабет Хереш

Биографии и Мемуары / Публицистика / История / Проза / Историческая проза
100 Великих Феноменов
100 Великих Феноменов

На свете есть немало людей, сильно отличающихся от нас. Чаще всего они обладают даром целительства, реже — предвидения, иногда — теми способностями, объяснить которые наука пока не может, хотя и не отказывается от их изучения. Особая категория людей-феноменов демонстрирует свои сверхъестественные дарования на эстрадных подмостках, цирковых аренах, а теперь и в телемостах, вызывая у публики восторг, восхищение и удивление. Рядовые зрители готовы объявить увиденное волшебством. Отзывы учёных более чем сдержанны — им всё нужно проверить в своих лабораториях.Эта книга повествует о наиболее значительных людях-феноменах, оставивших заметный след в истории сверхъестественного. Тайны их уникальных способностей и возможностей не раскрыты и по сей день.

Николай Николаевич Непомнящий

Биографии и Мемуары