В полверсте от стоянки, на каменистой косе, там, где к реке вплотную подступала тайга, вверх брюхом лежал наш Лорд. Он слабо поскуливал и едва заметно дергал передними лапами. Рана была страшная, во весь живот, будто кто ножом полоснул пса. Внутренности — наружу, хоть анатомию изучай. Вокруг были разбросаны клочья черного и рыжего меха. Черный, ясно, принадлежал Лорду, ну а рыжий, конечно, «малой тигре» — рыси.
— Рыжая разбойница наделала дел...
— Лорд маху дал. Не увернулся...
— От нее человек не всегда увернется.
Я сбегал в палатку, извлек из рюкзака флакон с йодом, большую иголку и толстую суровую нитку. Мне не однажды приходилось видеть, как охотники врачуют своих раненых собак. Ребята держали Лорда за голову и лапы, а я, запихав обратно обильно смоченными йодом руками внутренности пса, принялся зашивать рану, как зашивают распоротый мешок с мукой... Кто-то скинул свою штормовку, и на ней, как на носилках, отнесли собаку в палатку. В этот день я не пошел в маршрут, остался на «выкидушке» за санитара. Карл уха расхаживал возле палатки, то и дело заглядывал в приоткрытый полог. Видеть раненое животное, оказывается, тяжело так же, как смотреть на раненого человека...
Три дня пролежал Лорд в палатке. Самая нежная пища сразу давала обратный ход, и я уже мысленно простился со своим верным другом.
На четвертый день пес, поскуливая от боли, вылез из палатки и, как олень, начал есть ягель. Ягель — целебная пища не только для зверей, но и для людей, недаром северные жители пьют отвар из этого растения, а то и сырым едят. С трудом передвигаясь по мху, Лорд вдобавок пожевал какую-то травку и даже полизал смолистую кору лиственницы. К вечеру он с аппетитом съел парную куропатку. Карл расхаживал рядом, наблюдал за собакой, но не сделал ни единой попытки стащить у нее пищу, чем частенько грешил раньше.
Выдюжил пес, вытянул! Швы я не снимал. То и дело зализывая рану, Лорд сам выкусывал и выплевывал суровую нитку, понимал, что теперь она ему не нужна.
Когда работы в этой «выкидушке» подходили к концу, пес как ни в чем не бывало уже хаживал со мною в маршруты.
В начале сентября по рации в отряд дали радиограмму: к нам летит корреспондент центральной молодежной газеты. Конечно, чтобы написать очерк о романтике труда разведчиков недр, крепкой дружбе и взаимовыручке таежных бродяг, о малиновых закатах и алых рассветах.
Сами геологи к подобным писаниям относятся очень неодобрительно. Прочтет такую розовую статейку романтически настроенный юноша, побежит в геологоразведочный институт, но после первого же полевого сезона навсегда расстанется с геологией. Полгода в дикой тайге не каждый выдержит. И где она, обещанная романтика? Рассветы и закаты в северной тайге, оказывается, не розовые и малиновые, а серенькие, водянистые, промозглые. Дождь в палатку заливает, сухого места не отыщешь. Помыться негде, толком поесть некогда, все эти маршруты, маршруты с утра до ночи, без выходных — куда только профсоюз смотрит! А мошка! Живьем жрет!
Иногда геологи, народ потешный, язвительный, нарочно «вешают лапшу на уши», а потом эта «лапша» выходит миллионным тиражом. Вроде того, что спирт геологам выдается для протирки оптической оси радиометра, хотя оптическая ось — невидимая, воображаемая линия. Или вдруг сообщается о встрече геолога в Ямало- Ненецком национальном округе с красным волком, который живет только на Дальнем Востоке и никогда туда не забегал. Словом, толковых, дельных очерков о геологах кот наплакал. Да и что познает неспециалист наскоком, пробыв в отряде единственную неделю?
Ми-4 забросил в отряд корреспондента днем, когда геологи были в маршрутах. Мы увидели его только вечером, вернувшись к «выкидушке».
Корреспондентом оказался рослый, спортивный парень лет двадцати семи,с модными, опущенными книзу итальянскими усами. За плечом у него торчал превосходный «зауэр», бескурковка.
— Привет, ребята! — бодро сказал он нам и кивнул на парочку убитых угольно-черных кедровок, валявшихся возле палатки.— Это я уже харчи отрабатываю.— Хлопок по ложе «зауэра».— Прихватываю с собой, когда беспокойная журналистская судьба забрасывает в медвежий угол. Хорошая хлопушка. От деда осталась.
Я действительно еще днем слышал выстрелы, раздававшиеся на стоянке отряда.
Мне не понравился бодренький, фамильярный тон парня, то, что он сразу начал нас «тыкать». Например, я начальника отряда, своего ровесника, до сих пор называю на «вы», хотя работаю с ним третий полевой сезон. И он тоже. Как-то стесняемся предложить друг другу перейти на «ты». И это было бы полбеды. Ко всему прочему парень держал себя с превосходством избранного. Не от большого, конечно, ума. Это во-первых. Во- вторых, уж если так рассуждать, то я, например, считаю профессию геолога несоизмеримо выше профессии журналиста. Ну да ладно. У каждого свои слабости и пороки. Не о том речь.