Северные новеллы

Бешеный крутился возле собак эвена и впервые за время моего знакомства с ним, будучи не в упряжке, не проявлял ни малейшей агрессивности к людям. Причиной такого поведения, безусловно, было присутствие доброго человека, которого он хорошо знал.

Когда старик запрягал своих собак, Бешеный послушно вставал к человеку задом в надежде, что и его запрягут. Он явно хотел бежать в этой упряжке. Долган то и дело отталкивал его.

Но вот эвен взмахнул бичом, и собаки рванули легкую нарту. Бешеный побежал следом. Старик легонько стегнул его бичом. Не подействовало. Тогда он поднял карабин и выстрелил вверх. Вожак отстал и понуро затрусил обратно.

Я стоял возле палатки, наблюдал за Бешеным. Вот он подскочил ко мне и злобно залаял. С отъездом Долгана вернулась прежняя веселенькая жизнь. Но теперь я не отогнал его ударом бича. Пусть отсохнет моя рука, если я еще хоть раз накажу Бешеного ударом. Я отбросил бич. Будь что будет! Черт с тобой, кусай!..

Вожак проследил за падением бича, затем с крайним изумлением посмотрел на меня. С начала зимы он видел такое впервые. Обычно человек брал бич для того, чтобы пустить его в ход.

Я присел на корточки.

— Ты уж прости меня, дружище, а? Сразу не разобрался в тебе.— Я протянул навстречу псу руку.— Давай пожмем друг другу лапы и все забудем. Идет?..

Бешеный слушал, склонив набок голову. Затем он помотал головою и фыркнул, словно не доверяя ни зрению, ни слуху своему. Потом отскочил в сторону и затрусил к своим сородичам и при этом часто оглядывался. «Знаю я твое подлое племя,— как бы говорил его взгляд.— Голос-то может быть ласковый, успокаивающий, но все равно какую-нибудь пакость сделаешь. Меня не проведешь. Битый!»

Он не укусил!..

Запрягая вожака, я погладил его между ушами. Он глухо зарычал, но не пустил в ход клыки.

В пути во время коротких стоянок я трапезничал, сидя рядом с Бешеным, и пробовал кормить собаку с руки. Пищу вожак не принимал, ожидал подвоха, потому что раньше нам и в голову не приходило кормить этого дьявола с руки.

В поселке я задержался на несколько дней в ожидании буровых коронок, которые вот-вот должны самолетом привезти из Петропавловска и которые надо переправить в партию.

Не стану рассказывать, как я завоевывал доверие Бешеного. Скажу только, что это был нелегкий ежечасный труд и дважды я был укушен псом за руку, когда показался ему подозрительно назойливым.

Я лихо осадил нарту возле барака. Парни вышли на мороз, заслышав лай собак.

— В чем дело? Почему Бешеный в упряжке? Где новый вожак? — строго спросил меня начальник геопартии.

— Сразу столько вопросов...— Я поднялся с нарты, подошел к Бешеному и снял с него упряжь.— Чем он-то вам не угодил? Не понимаю. Ласковый, послушный...

— Тебя русским языком спрашивают: почему эта тварюга опять в упряжке?

— Слышь, Бесенок? Не верят, да еще так нехорошо выражаются.— Я отошел от упряжки шагов на пятнадцать, обернулся и позвал вожака:— Бесенок! Ко мне!

Бешеный стремглав исполнил команду. Подпрыгнув, уперся передними лапами в мою грудь, как бы спрашивая: «Что звал, хозяин?»

— Кстати, ребята, Бешеный — больно грозная да и обидная для такой собаки кличка. Не придумать ли...

Я осекся, посмотрев на буровиков, и захохотал. Это было зрелище! Немая сцена, как в «Ревизоре»!

...Ну а как парни завоевывали доверие Бешеного — это уже другой рассказ.

Он появился в поселке в декабрьскую стужу, когда дрейфующие льды Ледовитого океана, по весне взломанные штормами, отпрянувшие от суши на полверсты, сомкнулись вокруг острова, намертво спаялись с прибрежными валунами. На небе вспыхивали разноцветные невесомые полотнища северного сияния, отбрасывая на снег радужные полосы.

Полярники оставили работу, те, кто был в избах, накинув полушубки, выбежали из тепла, даже эскимосы в длинных, расшитых золотой нитью кухлянках и торбасах вышли посмотреть на белого медведя — нанука, хотя с детских лет не удивлялись ему и он был им что кошка или собака городскому человеку. Кое-кто для страховки прихватил карабин.

Владыка Арктики шел, да нет, не шел — шествовал на своих тумбообразных ногах, совершенно не обращая внимания на людей, равномерно покачивая из стороны в сторону крепкой литой головой на мускулистой шее. Это был на диво крупный самец, прямо-таки великан — весом далеко за полтонны, длиной верных три метра, а высотой в холке по грудь рослому человеку. Единственная улица поселка была день и ночь освещена яркими электрическими лампами, потому что день на затерянном в Ледовитом океане острове зимою почти не отличается от ночи, и я заметил золотистые подпалины на боках роскошной, с густой подпушью шкуре зверя, будто ее лизнули языки огня (отъелся тюленьим жиром, вот и пожелтел), покрытые жэсткой и густой растительностью и потому не скользившие на льду круглые подошвы лап, небольшие невозмутимые светло-коричневые глаза, влажно-черный и крупный, как у свиньи-рекордистки, пятак носа.