Северные рассказы

Не пройдя и половины расстояния до дома, он вдруг уперся в какую-то стену. По всем признакам это была заброшенная салотопка, в которой летом во время промысла морского зверя вытапливали сало. Здесь можно было переждать пургу, но близилось время очередного наблюдения на площадке около дома, а до него еще добрых двести метров.

В нем боролись два желания: войти в салотопку и переждать пургу или продолжать идти к дому, так как скоро срок наблюдений, которые без него могут и не сделать. Иван Лаврентьевич, прижавшись к стене, искал относительного затишья от этих непереносимых ударов ветра. С трудом открывались глаза, залепленные снегом. Ресницы поминутно смерзались, и, чтобы их расклеить, приходилось тереть глаза рукавицей, а это было больно.

Терялись силы в борьбе, и все заманчивее становился занесенный сугробом вход в салотопку, едва видный в двух шагах сквозь мелькающую пелену несущегося снега…

С трудом оторвавшись от стены, Иван Лаврентьевич пополз в том направлении, где, ему казалось, должны были быть дома зимовки.

Через час Иван Лаврентьевич сидел в своей уютной комнате, развешивая у печки одежду. Во всем теле была неимоверная усталость, хотелось спать.

Вспоминая все это, он особенно ярко представил себе ту часть комнаты, где на стене висела полка с книгами, а под ней стоял письменный стол. На столе тогда лежала наблюдательская книжка с развернутыми сырыми листами, а на полке краснели корешки сочинений Ленина…

Все это было давно. Прошло много лет, и за это время Иван Лаврентьевич слился с Арктикой, привык к трудностям работы. Не так уж страшна и пурга, если имеешь волю к победе, если овладел профессией полярника во всем ее многообразии.

Иван Лаврентьевич шел, и еще долго его полусогнутая фигура одиноко покачивалась в мерцающем, желтоватом свете «летучей мыши».

Но вот он остановился, осветил снег фонарем и стал разыскивать место производства наблюдений.

Скоро был найден снежный холмик, где услужливая пурга запрятала прибор и телефонный аппарат, связывающий этот пункт со вторым наблюдателем, находящимся на зимовке.

Раскопать снег, очистить от него прибор и сделать ямку для сиденья — было делом двух минут. Сговорившись со вторым пунктом по телефону, Иван Лаврентьевич приник глазом к окуляру, и потекли привычные минуты наблюдений. Только сегодня особенно мучительно мерзли руки да за спиной как-то особенно тревожно скрипел припай.

Неожиданно в тишину ночи вплелся новый, совершенно непривычный звук. Ухо уловило странный шорох. Тревожно прислушиваясь, Иван Лаврентьевич продол жал производить наблюдения и застывшими руками за писывать отсчеты. Шорох повторился снова и, как показалось, даже ближе, но необходимость сделать очередной отсчет отвлекала Ивана Лаврентьевича от ночных звуков, и он забыл на некоторое время тревогу.

Но вот снова повторился тот же звук. Внезапная догадка молнией блеснула в мозгу: медведь! Подкрадывается, ползет…

С этой мыслью пришел страх и, жесткими когтями стянув на затылке кожу, холодной волной покатился по спине. Осталось несколько минут до конца наблюдений и может быть… жизни. Окостенелые от холода пальцы левой руки нащупали кобуру спасительного нагана, в то время как правая рука продолжала крутить винты при бора.

В это время совсем близко, почти за спиной, реши тельно и грузно под напружинившимися для прыжка лапами зверя жестко хрустнул наст. От этого звука Иван Лаврентьевич почти ощутил рвущую боль когтей и клыков зверя. Непослушная рука, наконец, выдернула из про мерзшей кобуры наган, а палец автоматически взвел курок. Иван Лаврентьевич быстро обернулся… и вдруг., звонко и весело зазвонил телефонный аппарат. Это товарищ с зимовки извещал об окончании наблюдений.

Грузно скрипнул снег. Зверь рыкнул, злобно зашипел и бросился в темноту, преследуемый голосистыми звуками телефонного звоночка… Быстро затихли вдали его мягкие, сбивчивые прыжки. Эхо далеко разнесло трель звонка, как бы догоняющую убегавшего зверя.

Вспыхнули лучи полярного сияния и осветили склоненную в изнеможении фигуру. Из-под шапки-ушанки катились по лицу капли пота и застывали жемчужинами в морщинах сурово сжатого рта…

Глубоко вздохнув, Иван Лаврентьевич, пошатываясь, встал, убрал прибор в брезентовый мешок, притоптал снег вокруг него, прибавил огня в фонаре, надел лыжи и обернулся.

В нескольких метрах от него на снегу ясно отпечатались следы когтистых лап. Это медведь подкрадывался к добыче, которую, вероятно, принял за уснувшую нерпу.

Иван Лаврентьевич вспомнил, как однажды летом, спрятавшись за торосом, он наблюдал охоту медведя за нерпой, лежащей на льду. Тюлень был убит наповал одним ударом могучей лапы, а затем его четырехпудовая туша была поднята медведем и отброшена от лунки.

Содрогнувшись от этого воспоминания, так близко напомнившего прошедшие минуты, Иван Лаврентьевич зашагал домой.

Сполохи полярного сияния призрачными бликами освещали дорогу. Заиграли опаловые отблески на ледниках, заискрился снег мириадами алмазных бликов.

Арктическая природа ожила в картине.

ПОЛЯРНЫМ ДНЕМ И ПОЛЯРНОЙ НОЧЬЮ