Северные рассказы

Море дышало густой испариной, она заполняла воздух беспросветной мутью, ширилась и росла. Совсем неожиданно ворвался самолет в густую пелену тумана, заметался, потеряв направление.

Каждый вдруг почувствовал неизбежную истину: лететь до тех пор, пока не откажут моторы, а затем... неизвестность.

Так прошел еще час напряженной борьбы с туманом.

Чуткое ухо заслышало перебои в моторах. Пропеллер слева нервно разбивал воздух, мелькал все реже и реже, взмахнул еще раз и замер...

Оставалось одно — итти на посадку...

Антонов выключил все моторы. Стало тихо. Люди боялись вспугнуть криком непривычную тишину. Самолет стремительно летел вниз, на растущие торосистые громады. Затем помнится, как застреляли на приземлении два мотора, самолет запрыгал по льду, равномерное журчание моторов сменил оглушающий треск ломающейся снасти.

...И все затихло.

. . . . . . . . . . . . . . . .

Первым очнулся Тиминский. Его отбросило при ударе в угол, к приборам, и придавило кресло. Рядом поднимался Антонов. Громко звал Чубрикова. Он и тут не удержался, чтобы не пошутить.

— Эй, кто живой?! Слазьте, приехали, станция!

Они прежде всего бросились осматривать машину.

Минут через пять Тиминский докладывал пилоту:

— Поломы небольшие, можно исправить. Труднее будет подняться.

— Да, подняться нелегко, — согласился Антонов, — но если сели, как-нибудь оторвемся.

Площадка вокруг самолета заполнена ледяными горами. Какая-то гигантская сила нагромоздила их друг на друга и оставила в самых причудливых напряженных фигурах. Казалось, только на минуту затихло море, сейчас снова взбунтуется спокойный лед и пойдет гулять по арктической воде.

Их забросило в южную часть Байдарацкой губы. Далеко впереди горизонт окаймлен горной цепью, сползающей в море. Дика Байдарацкая губа, пустынны ее побережья. На сотни километров нет даже рыбацкой промысловой избушки, редко, только летом, подходят к Байдараку кочевники-ненцы.

Туман рассеялся незаметно. Воздух стал чистым, прозрачным. Люди торопились, кое-как исправляли сломанное при посадке. С моря неслась солоноватая свежесть, а за ней пришла буря. Ветер отчаянно налетал на звонкий корпус самолета, несся дальше, пока не встречал грозное препятствие — горы, тогда в бессильной злобе крутил на губе бешеный вихрь так, что трудно было устоять на ногах.

Не могло быть и речи о полете. Люди спрятались от ветра в кабину, молча лежали на мерзлых оленьих шкурах, вслушиваясь в разговор вьюги.

Пилот достал продовольственный ящик, там лежало несколько плиток шоколада и килограмма полтора сушки. Каждый получил свою долю.

Прошла ночь, кажется, никто не проронил слова, каждый думал о своем. Утром закончили все, что было из продовольствия.

А если не стихнет буран еще несколько суток?

Нужно было что-то предпринимать. Антонов молча взял винчестер.

— Пойдем, может, убьем тюленя, — предложил он Тиминскому.

— А я? — спросил Чубриков.

— Будешь ждать нас здесь... Давай знать о себе выстрелами. Только не усердствуй, патронов мало.

Они пошли, спотыкаясь о напористый ветер, и скрылись за ледяными торосами. Чубриков занялся починкой радиоприемника. Изредка он выходил из самолета и стрелял в воздух. Ветер глухо доносил ответный треск двух винчестеров.

Прошло несколько часов мучительного ожидания. Становилось темно. Чубриков еще раз дал сигнальный выстрел. Совсем близко последовал одиночный сухой треск.

«Берегут патроны», — подумал он.

Следом за выстрелом пришел Тиминский.

— Антонов где? — еще издалека кричал он.

— Не знаю, не приходил!

Они ожесточенно палили в воздух, пока не израсходовали последний патрон. Ответа не последовало.

— Мы разошлись совсем недалеко отсюда, я все время слышал его сигналы, затем все смолкло. Пытался искать — ничего не вышло.

— Я пойду, — горячился Чубриков.

— Куда?

— Искать пилота.

— Бесполезно, потеряешься сам. В двух шагах ничего не видно. — Тиминский почти силой втолкнул Чубрикова в кабинку. — Надо ждать утра!

Ночь была беспокойнее прошедшей. Тревога за товарища не давала сомкнуть глаз. Тиминский сидел уткнувшись подбородком в колени. Чубриков потянулся к приемнику, надел наушники, бесцельно крутил регуляторы. Сквозь визг в наушники слышалась музыка, где-то далеко пел женский голос...

«...Вот, там, в Омске, в клубе, где вечерами часто собиралась молодежь, кто-нибудь садился за пианино, и... тра-ля-ля-тра-ля-ля... весело звучала мелодия, а иногда пела Нина. Так хорошо пела, кажется, всегда бы слушал...

...Но почему холодно? Ветер забирается за ворот, леденит тело. Закройте дверь, сквозит...»

— Ты чего?

Чубриков встрепенулся. Совсем близко заботливое лицо Тиминского.

— Понимаешь, вспомнился Омск. Придет же такая блажь в голову!

Чтобы согреться, они теснее прижались друг к другу. Тиминский рассказывал: