С чего это мы на союзников ополчились? Так «жандарм» Кириллов политическую обстановку прояснил (сам же, надо полагать, получил инструкции от Лаврентия Палыча, а тот — от Самого). Не будет в этой реальности Тегерана-43, по понятным причинам (немцы там рядом совсем, в Ираке), а обеспокоенность тамошних «хозяев мира» даже больше, чем была, — а вдруг СССР слишком много достанется? Так что встреча состоится в другом месте, пока же в Москву прилетели их министры иностранных дел — решать предварительно. И вот тут началась нехорошая возня вокруг Швеции. Конечно, победа союзникам тоже нужна, а то договариваться и требовать как-то неудобно, но главное, впервые за эту войну нам решили указать место! Ведь им не Нарвик нужен, сам по себе имеющий ценность (не считая рыбного порта) лишь как конечная станция железной дороги от шведских рудников — а успеть встать на шведской границе «миротворческими силами», нас не пуская. Ну и конечно, Швецию в своей орбите удержать. То есть взятие Нарвика союзниками, СССР крайне невыгодно. Значит, надо помешать, но так, чтобы самим остаться вне подозрений. Нет, если будущие гэдээровцы управятся сами, мы тихо пойдем домой. Но если союзники будут близки к успеху, придется поработать регулятором в обратную сторону.
Обнаружить авианосцы было нетрудно с нашей акустикой и их шумом. В охранении шли легкий крейсер и шесть эсминцев, завесой впереди и по флангам. Мы не приближались, после опознания целей отойдя на десять миль севернее. И слушали акустику на глубине.
— Александр Михайлович, — обращаюсь я к Кирилову, — ну а не оружием, а советом подыграть гэдээровцам можно? Если, допустим, сейчас U-675 выйдет в эфир, сообщив координаты авианосцев? Глядь, и кто-то еще подтянется на банкет. Радиограмма не торпеда в борт, и уж точно никто ничего никогда не докажет.
«Жандарм» подумал — и кивнул. Мы отошли еще миль на десять к северу, подвсплыли, выпустили антенну и, после обычного сеанса связи, перешли на немецкую волну и отправили подготовленное сообщение. Никто нам не помешал, мы ушли на глубину и снова сблизились с американской эскадрой.
Шло время. Наверху уже скоро должно начать темнеть.
— Контакт, пеленг 70. Подводная лодка, «тип XXI», под дизелем!
Взгляд на планшет. Авианосная эскадра идет курсом норд, скорость четырнадцать узлов. Взаимное положение такое, что янки немца пока еще не слышат, но могут засечь уже скоро. А вот фриц отчего гонит над водой — он, похоже, амеров обнаружил и пытается выйти наперехват, погрузится за несколько миль — и бросок на аккумуляторах. Саныч прикидывает — нет, не догонит, когда выйдет на дистанцию, если амеры не повернут, то будет у них на кормовых курсовых углах. У нас положение для атаки идеальное, но нам нельзя. Ну а если подыграть? У амеров не противолодочное, а ударное соединение, им вступать с лодками в ближний бой противопоказано. Как поступит любой вменяемый командир, обнаружив вражескую подлодку почти прямо по курсу?
Быстро ставлю задачу всем. Кириллов удивлен, но соглашается: «Под вашу ответственность, Михаил Петрович». Саныч рассчитывает выход в заданную позицию. Сирый докладывает: «БЧ-5 к даче самого полного хода готова». Буров — готовы и имитатор, и патроны газовой завесы, и на всякий случай торпеды тоже; если не отвяжутся, придется топить. Ну а старший мичман (вообще-то младлей) Сидорчук, как знаток немецкого, вооружается мегафоном и кувалдой.
Смотрю на планшет. До ближайшего эсминца две мили. Ну, с богом — по «Лиственнице» командую: «Давай!»
Сделали? «Самый полный!» Хотя триста метров считается тут для лодок запредельной глубиной, попасть под какую-нибудь бомбу с заевшим взрывателей не хочется. Лучше быть подальше.
Американцы меняют курс. Весь ордер поворачивает, оставляя внезапно возникшую угрозу за кормой. А тот, самый ближний эсминец, идет полным ходом на то место, откуда он услышал… Различаем работу его гидролокатора — но мы уже пересекли прежний курс эскадры и сейчас почти в двух милях к осту, и дистанция еще увеличивается.
Интересно, что подумал американский акустик, услышав сначала удары металла о металл, а затем немецкую ругань? Если мегафон уткнуть в переборку прочного корпуса и орать погромче, то должно быть слышно и за милю для хорошей аппаратуры. Что на немецкой субмарине, затаившейся впереди, произошла какая-то авария, и офицер, не выдержав, орет на провинившегося матроса? Днем можно было перископ показать — так темно ведь, не увидят. Дать полный ход на малой глубине — если даже не заметят необычно высокую скорость, обязательно обратят внимание на шум, резко отличающийся от винтов субмарин этой войны. Врубить ГАС в активном на максимум — так нет гидролокаторов на немецких лодках, кроме «двадцать первых», а этот тип союзникам пока не знаком. Но сработало ведь!