Северный крест

Приближаясь къ сѣвернымъ областямъ, вы словно взбираетесь на ледяное плато; чѣмъ дальше, тѣмъ это впечатлѣніе дѣлается отчетливѣе; вся земля превращается для васъ въ гору, вы карабкаетесь на самъ земной шаръ. Достигнувъ вершины этихъ огромныхъ Альпъ, вы испытываете то, чего не чувствовали такъ остро, штурмуя настоящія Альпы: скалы клонятся долу, пропасти исчезаютъ, народы остаются далеко позади, обитаемый міръ простирается у вашихъ ногъ, вы почти достигаете полюса; земля отсюда кажется маленькой, межъ тѣмъ моря вздымаются всё выше, а суша, окружающая васъ еле замѣтной линіей, сплющивается и пропадаетъ въ туманѣ; вы поднимаетесь, поднимаетесь, словно стараетесь добраться до вершины купола; куполъ этотъ – міръ, сотворенный Господомъ. Когда съ его вершины вы бросаете взглядъ на затянутыя льдомъ моря, на хрустальныя равнины, вамъ мнится, будто вы попали въ обитель блаженства, гдѣ пребываютъ ангелы, безсмертные стражи немеркнущихъ небесъ. Вотъ что ощущалъ я, приближаясь къ Ботническому заливу, на сѣверномъ берегу котораго расположенъ Торніо.

Финское побережье, считающееся гористымъ, на мой вкусъ, – не что иное, какъ цѣпь еле замѣтныхъ холмовъ; въ этомъ смутномъ краю всё теряется въ туманѣ. Непроницаемое небо отнимаетъ у предметовъ яркіе цвѣта: всё тускнѣетъ, всё мѣняется подъ этимъ перламутровымъ небосводомъ. Вдали черными точками скользятъ корабли; неугасимый, но сумрачный свѣтъ едва отражается отъ муаровой глади водъ, и ему недостаетъ силы позолотить паруса далекаго судна; снасти кораблей, бороздящихъ сѣверныя моря, не блестятъ такъ, какъ въ другихъ широтахъ; ихъ черные силуэты неясно вырисовываются на фонѣ блеклаго неба, подобнаго полотну для показа китайскихъ тѣней. Стыдно сказать, но сѣверная природа, какъ бы величественна она ни была, напоминаетъ мнѣ огромный волшебный фонарь, чей свѣтъ тусклъ, а стекла мутны. Я не люблю уничижительныхъ сравненій, но вѣдь главное – стараться любой цѣной выразить свои чувства. Восхищаться легче, чѣмъ хулить, однако, истины ради, слѣдуетъ запечатлѣвать не только восторги, но и досаду. При вступленіи въ этѣ убѣленныя снѣгомъ пустыни васъ охватываетъ поэтическій ужасъ; вы въ испугѣ замираете на порогѣ зимняго дворца, гдѣ живетъ время; готовясь проникнуть въ это царство холодныхъ иллюзій и блестящихъ грезъ, не позолоченныхъ, но посеребренныхъ, вы исполняетесь неизъяснимой печали: слабѣющая мысль отказывается служить вамъ, и ея безполезная дѣятельность уподобляется тѣмъ поблескивающимъ размытымъ облакамъ, которыя ослѣпляютъ ваши взоры.

Очнувшись же, вы проникаетесь дотолѣ загадочной для васъ меланхоліей сѣверныхъ народовъ и постигаете, вослѣдъ имъ, очарованіе однообразной сѣверной поэзіи. Это причащеніе къ прелестямъ печали болѣзненно, и всё же оно приноситъ удовольствіе: вы медленно слѣдуете подъ грохотъ бурь за погребальной колесницей, вторя гимнамъ сожалѣнія и надежды; ваша облаченная въ трауръ душа тѣшитъ себя всѣми возможными иллюзіями, проникается сочувствіемъ ко всему, на что падаетъ вашъ взоръ. Воздухъ, туманъ, вода – всё даруетъ новыя впечатлѣнія вашему обонянію и осязанію; чувства ваши подсказываютъ вамъ, что вы вотъ-вотъ достигнете предѣловъ обитаемаго міра; передъ вами простираются ледяныя поля, прилетѣвшій съ полюса вѣтеръ пронизываетъ васъ до мозга костей. Въ этомъ мало пріятнаго – но много новаго и любопытнаго.

<…> У жителей Сѣвера невѣрныя сердца и обманчивыя чувства; привязанности ихъ зыбки, словно блѣдные лучи ихъ солнца; не дорожащіе ничѣмъ и никѣмъ, безъ сожалѣнія покидающіе родную землю, созданные для набѣговъ, народы эти призваны лишь къ тому, чтобы по волѣ Господней время отъ времени покидать полюсъ и охлаждать народы Юга, палимые огнемъ свѣтилъ и жаромъ страстей.

<…> Мнѣ любопытно увидѣть Россію, меня восхищаетъ духъ порядка, необходимый, по всей вѣроятности, для управленія этой обширной державой, но всё это не мѣшаетъ мнѣ выносить безпристрастныя сужденія о политикѣ ея правительства. Пусть даже Россія не пойдетъ дальше дипломатическихъ притязаній и не отважится на военныя дѣйствія, всё равно ея владычество представляется мнѣ одной изъ опаснѣйшихъ вещей въ мірѣ. Никто не понимаетъ той роли, какая суждена этому государству среди европейскихъ странъ: въ согласіи со своимъ устройствомъ оно будетъ олицетворять порядокъ, но въ согласіи съ характеромъ своихъ подданныхъ подъ предлогомъ борьбы съ анархіей начнетъ насаждать тиранію, какъ если бы произволъ былъ способенъ излѣчить хоть одинъ соціальный недугъ! Этой націи недостаетъ нравственнаго чувства; со своимъ воинскимъ духомъ и воспоминаніями о нашествіяхъ она готова вести, какъ прежде, завоевательныя войны – самыя жестокія изъ всѣхъ, – межъ тѣмъ какъ Франція и другія западныя страны будутъ отнынѣ ограничиваться войнами пропагандистскими.

<…> Умъ этого народа-подражателя питается чужими открытіями.