Читаем Северный крест полностью

Выше мы писали, что «бѣлыя словеса» Дѣвы не есть чистое гностическое ученіе; въ доказательство сказанному вкратцѣ разсмотримъ ихъ съ т.з. гностицизма. Развѣ гностики учили, что всё на землѣ есть зло, что нѣтъ на землѣ Отчаго? Нѣтъ, гностики учили о томъ, что міръ сей есть плодъ смѣшенія матеріи и духовныхъ началъ, отчаго. Гностикъ борется не съ космосомъ, но съ космосомъ-какъ-отчужденіемъ-отъ-Бога. Ученіе же Дѣвы акосмично сверхъ всякой мѣры. У гностиковъ не было представленія о самоубійствѣ какъ избавленіи, ибо освобожденіемъ и избавленіемъ является только личное знаніе – гносисъ; именно оно единственно и дозволяетъ разорвать цѣпь перерожденій (восточная эта идея явна у Карпократа и скрыто-меонально присутствуетъ и въ иныхъ гностическихъ теченіяхъ); въ противномъ случаѣ живое существо, не достигшее гносиса, не осознавшее земное какъ тщету, какъ нижераспростертое, и не отложившее попеченіе о дольнемъ, не разочарованное земнымъ, но имъ очарованное, будетъ вновь и вновь перерождаться, пребывая въ слѣпотѣ и тьмѣ – смерть какъ таковая не есть избавленіе. Далѣе. Дѣва учитъ о дѣвахъ какъ существахъ низкихъ, чему подтвержденія въ гностицизмѣ мы не находимъ; тамъ представленіе о дѣвахъ во многомъ противоположное. Іалдаваофа Дѣва рисуетъ излишне черными красками, обѣляя тѣмъ самымъ Люцифера; для гностиковъ Іалдаваофъ всё же не сатана и не квинтэссенція зла, но прежде всего слѣпое созданіе; онъ не начало и и не конецъ, но середина (ну да – та середина, которая есть чортъ, по Мережковскому) и посредникъ; всё вниманіе М. она сосредотачиваетъ на нёмъ и на твореніи его, но толкомъ ничего не сказываетъ ни о гностической тео- и космогоніи, ни о плеромѣ. Кромѣ того, Дѣва умалчиваетъ, что Софія дѣйствовала чрезъ иныя дѣянія создавшаго (а онъ въ слѣпотѣ своей того не вѣдалъ), потому міръ не такъ дуренъ, какъ то показываетъ Дѣва: въ мірѣ есть вѣянія Отчаго, явленныя милостью Софіи.

Люциферъ, сынъ Зари, проклявшій всё земное, – не добро вовсе, но и не зло абсолютное: онъ – противоядіе (и отъ Аримана, и отъ Іалдаваофа). Но къ чему приводитъ, ежели въ душѣ только Люциферъ, – объ этомъ, собственно, вся I критская поэма. М. иллюстрируетъ сіе. Именно поэтому въ поэмѣ нѣтъ однозначно положительныхъ героевъ, а однозначно отрицательныхъ достаточно. Есть герои ниже, есть выше, есть премного выше (М. и его «дама сердца» – премірная Дѣва), но и послѣдній едва ли въ полной мѣрѣ положительный герой.

Для меня Люциферъ есть сила крайне опасная, но необходимая, которую стоитъ использовать (но крайне осмотрительно, иначе она будетъ использовать тщащагося использовать её), чьими стезями стоитъ итти, но не въ полной мѣрѣ, а лишь отчасти, чтобы далѣе свернуть въ концѣ концовъ отъ него – къ Христу. И къ сему примѣнимо знаменитое Парацельсово «Alle Ding' sind Gift und nichts ohn' Gift; allein die Dosis macht, dass ein Ding kein Gift ist»[66]. Но на первыхъ порахъ должно всё же быть больше Люцифера, чѣмъ Христа; послѣ же – больше вѣяній Христа, подлиннаго Христа, но соотношеніе въ душѣ духа Люцифера и духа Христа каждый (да!) избираетъ самъ.

Именно этого не удается М. И онъ падаетъ въ стремительномъ пике: въ небытіе и ночь. Здѣсь отсылаю читателя къ моей схемѣ изъ своей еще не изданной статьи «Rationes triplices I». Она опирается на мой мистическій опытъ и прозрѣнія и называется «Крестъ бытія». У каждой изъ 4 вершинъ Креста есть свой царь, правитель и ея владѣлецъ; и чѣмъ далѣе отъ центра – средокрестія – тѣмъ больше царствуетъ одинъ изъ Четырехъ, тѣмъ сильнѣе вѣянія его. Исторія, бытіе какъ таковое и бытіе каждаго въ отдѣльности – поле брани нѣсколькихъ силъ; или – если быть точнѣе: силъ Четырехъ; и человѣкъ – всегда ихъ проводникъ. – По нисходящей: вверху – премірныя силы, тамошнее, Единое неоплатониковъ, Богъ Невѣдомый гностиковъ, тамъ же и Христосъ; ниже и правѣе – Люциферъ; ниже и лѣвѣе – Іалдаваофъ; въ самомъ низу – во адѣ – Ариманъ; красною нитью, ритмомъ выступаетъ богъ времени – Зерванъ (понимаемый вовсе иначе – не какъ довременное двуполое существо иранской миѳологіи, породившее Ахура Мазду и Ангра Майнью, не какъ божество верховное, но какъ одинъ изъ архонтовъ; также и самое Время, царствующее въ дольнихъ сферахъ, противополагается Вѣчности, которая есть царица тамошняго). Несмотря на то, что ихъ Четыре, противоположностей двѣ. Парой противоположностей являются: съ одной стороны – Христосъ, св. Духъ и прочее горнее и тамошнее (Единое на языкѣ Плотина) – и Ариманъ какъ царь здѣшняго, царь плоти – съ иной; другая пара противоположностей – Іалдаваофъ и Люциферъ.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Черта горизонта
Черта горизонта

Страстная, поистине исповедальная искренность, трепетное внутреннее напряжение и вместе с тем предельно четкая, отточенная стиховая огранка отличают лирику русской советской поэтессы Марии Петровых (1908–1979).Высоким мастерством отмечены ее переводы. Круг переведенных ею авторов чрезвычайно широк. Особые, крепкие узы связывали Марию Петровых с Арменией, с армянскими поэтами. Она — первый лауреат премии имени Егише Чаренца, заслуженный деятель культуры Армянской ССР.В сборник вошли оригинальные стихи поэтессы, ее переводы из армянской поэзии, воспоминания армянских и русских поэтов и критиков о ней. Большая часть этих материалов публикуется впервые.На обложке — портрет М. Петровых кисти М. Сарьяна.

Амо Сагиян , Владимир Григорьевич Адмони , Иоаннес Мкртичевич Иоаннисян , Мария Сергеевна Петровых , Сильва Капутикян , Эмилия Борисовна Александрова

Биографии и Мемуары / Поэзия / Стихи и поэзия / Документальное
Собрание стихотворений, песен и поэм в одном томе
Собрание стихотворений, песен и поэм в одном томе

Роберт Рождественский заявил о себе громко, со всей искренностью обращаясь к своим сверстникам, «парням с поднятыми воротниками», таким же, как и он сам, в шестидесятые годы, когда поэзия вырвалась на площади и стадионы. Поэт «всегда выделялся несдвигаемой верностью однажды принятым ценностям», по словам Л. А. Аннинского. Для поэта Рождественского не существовало преград, он всегда осваивал целую Вселенную, со всей планетой был на «ты», оставаясь при этом мастером, которому помимо словесного точного удара было свойственно органичное стиховое дыхание. В сердцах людей память о Р. Рождественском навсегда будет связана с его пронзительными по чистоте и высоте чувства стихами о любви, но были и «Реквием», и лирика, и пронзительные последние стихи, и, конечно, песни – они звучали по радио, их пела вся страна, они становились лейтмотивом наших любимых картин. В книге наиболее полно представлены стихотворения, песни, поэмы любимого многими поэта.

Роберт Иванович Рождественский , Роберт Рождественский

Поэзия / Лирика / Песенная поэзия / Стихи и поэзия