Северный крест

<…> Теологии в XX веке следовало бы опознавать себя не в традиционной теме Бог, а – довольно скверно! – в сверхактуальной теме Bodybuilding.Если наше время есть время нового, именно: ариманического грехопадения, то в противоположность люциферическому оно связано уже не с Я в роли тела, а с телом в роли Я. Обещание люциферической змеи: и будете как Боги – переходит в XX веке в ведение Аримана. Люциферически оно означало: будете в духе как Боги. В ариманической поправке дух заменяется телом. Сегодня уже не дух, а тело хочет быть гностиком и управлять миром. Дух, играющий при теле роль некоего серого кардинала, прячется за ним и нашептывает ему слова соблазна: Я не что иное, как твоя функция; ты можешь всё; верь поэтому лишь в самого себя, и будешь как Я. Интересно в этом совращении не столько то, что здесь говорится, сколько то, как здесь слушается. Этому слушанию, а главное, вере в услышанное обязаны мы культурой. «Ибо язык и мышление по происхождению совершенно люциферичны… Если Вы решите избежать Люцифера, Вам придется в будущем быть немыми и не мыслить!». Если рождение культуры есть подчеркнуто люциферическая тема, то гибель культуры разыгрывается преимущественно в ариманической топике <…> Подобно тому как соборное тело готики взметнулось однажды в люциферическую сверхприроду, мещанское тело Нового времени падает вниз и попадает в ариманическую подприроду»[72].

Добавимъ, что Свасьянова гетеродоксія, лихо нарисованная кистью великаго мастера, вполнѣ отвѣчаютъ гностицизму въ цѣломъ (онъ не заявляетъ себя послѣдователемъ гностицизма, хотя и симпатизируетъ ему, ибо онъ прежде всего антропософъ), но расходится съ нимъ въ отношеніи «Отца» и Люцифера: согласно гностицизму, есть создавшій – Ялдабаофъ\Іалдаваофъ, дурной, слѣпой и злой, и есть Тотъ, что выше: премірный Отецъ, всеблагой, всесвѣтлый, всечистый; есть и «Люциферъ», явленный змѣемъ, которому поклонялись гностики-офиты, для коихъ онъ былъ олицетвореніемъ высшаго знанія, вѣдь образъ его (согласно офитамъ) приняла въ раю Премудрость[73], даровавъ людямъ – черезъ Адама, дотолѣ пребывавшаго въ невѣдѣніи, – знаніе. Для Свасьяна же есть: всеблагой Отецъ и два вида дьявола – оба соработники Бога (вовсе не Іалдаваофа, а нѣкоего подлиннаго), а не его «абсолютные противники»: черный, «как черт», diabolos (Мефистофель), «Бог, принимающий себя за дьявола», который «заземляет настолько, что увязаешь в земном, как в болоте» и satanos, который «сам верит в то, что онъ и есть Бог», которому вотъ уже около двухъ тысячъ лѣтъ ставятъ свѣчки въ храмахъ, «зомбированный дьявол: дьявол, сидящий на теологической игле и мерещащийся себе Богом», «антипод [перваго, чернаго – М.Р.], автоматически ослепляет ангельской белизной». Первый – Ариманъ, второй – историческій Христосъ, Христосъ церковниковъ, Христосъ неподлинный, онъ же – и Люциферъ, который «дарит людям свободу, которой они не в состоянии пользоваться, покуда они вплетены в бытие и повязаны им во всех своих жизненных отправлениях», и которому, по болѣе ранней книгѣ Свасьяна, «мы обязаны даром называть себя Я» и который «сам обязан [подлинному – М.Р.] Христу даром называть себя: не Я, но Христос во мне. Тогда, но и только тогда, он называется Святой Дух»[74]. Итого – троица: Сцилла – Ариманъ, Харибда – Люциферъ (неподлинный Христосъ), и – Христосъ подлинный[75]. Троица, а не Четверица, какъ у меня: я выдѣляю двѣ пары противоположностей: Христосъ и Ариманъ, Люциферъ и Яхве-Іалдаваофъ. Отмѣтимъ, что согласно нѣкоторымъ гностическимъ представленіямъ, Христосъ также понимается какъ Люциферъ, но со знакомъ плюсъ, а не минусъ, какъ у Свасьяна.

Однако отмѣтимъ, что несмотря на то, что всѣ виды и роды гностицизма имѣютъ въ себѣ много общаго, они различаются – помимо прочаго – и степенью акосмизма; Свасьяновъ гносисъ по мѣркамъ гностицизма весьма и весьма космиченъ и жизнененъ, а разлитый въ моей поэмѣ – чрезвычайно акосмиченъ, мироотреченъ.