Северный крест

Гностицизмъ отличается отъ ортодоксіи – поверхъ прочихъ отличій – адогматичностью: гностическія откровенія основаны на личномъ, незаемномъ опытѣ. Если любая ортодоксальная религія дѣлаетъ ставку на вѣру, чужую вѣру, становящуюся – не безъ ломки, слезъ и вивисекціи Я – какъ бы своею, то гностицизмъ – на знаніе, свое знаніе, и на личный опытъ. Отсюда толикое разнообразіе гностическихъ системъ: всё онѣ въ цѣломъ похожи другъ на друга, родственны другъ другу, но каждая изъ нихъ есть всё же неповторимая, своя, незаемная, личная система, рожденная своимъ опытомъ. Чужая вѣра закрѣпощаетъ, свое знаніе освобождаетъ. Если и есть мѣсто вѣрѣ въ гностицизмѣ, главенству вѣры, то лишь вѣры въ собственное знаніе; гностикъ не желаетъ вѣрить чужому откровенію. Потому гносисъ есть процессъ и становленіе. Въ этомъ смыслѣ каждый подлинный мистикъ въ той или иной степени гностикъ. Инымъ кореннымъ отличіемъ является осознаніе собственной независимости отъ грѣхопаденія, котораго и вовсе нѣтъ въ гностическомъ ученіи: гностикъ самостіенъ и чувствуетъ и сознаетъ не собственную грѣховность, ущербность, непреодолимую отдѣленность и удаленность отъ горнихъ сферъ, но, напротивъ, близость Бога; гностикъ отстоитъ отъ паденія и если и является частью чего-либо, то лишь довременной полноты, съ которой сознаетъ сердцемъ глубинное сродство. Ибо не человѣкъ виновенъ въ паденіи, но самъ міръ есть результатъ паденія и самое паденіе; не человѣкъ пороченъ по природѣ своей, но міръ изначально пороченъ и глубоко несовершененъ. Гностикъ борется не противъ грѣха, но противъ невѣжества и незнанія, которое единственно и порождаетъ грѣхъ и само есть грѣхъ; добродѣтель главнѣйшая – обрѣтеніе спасительнаго знанія – гносиса, пробужденіе ото сна именемъ жизнь. Послѣднимъ и главнѣйшимъ отличіемъ гностицизма является особый типъ сознанія, имъ формируемый: впервые индивидуальное, личностное ставится выше коллективнаго, общественнаго; абсолютной цѣнностью становится пневматикъ какъ человѣкъ въ высшей мѣрѣ, какъ личность, выпроставшаяся изъ безличныхъ толщъ. Въ этомъ смыслѣ гностицизмъ есть рожденіе Я. Впервые личность вырывается изъ всѣми религіями явленнаго «ты долженъ» и «ты виновенъ» по рожденію: въ ничѣмъ не ограниченную свободу. Подъ знакомъ свободы стоитъ гностицизмъ, подъ знакомъ «стокгольмскаго синдрома» стоятъ религіи, служащія богамъ-тиранамъ, а сами служащіе богамъ суть отъ вѣка виновныя жертвы, покорно влачащія ярмо и кладущія на алтарь душу свою, свое бытіе: молоху древнихъ боговъ. Конечно, ортодоксія и есть «опіумъ для народа», ибо есть, вѣроятнѣе всего, искаженіе подлиннаго благовѣстія: ортодоксія, но не христіанство подлинное[102]. Гностикъ – не опіоманъ, но судія, взвѣсившій порядокъ вещей и порядка вещей отвращающійся; гностикъ объявляетъ войну ему; теперь онъ бунтарь, возстающій противъ извѣчныхъ законовъ. И Христосъ гностическій, согласно первоисточникамъ (евангелію отъ Филиппа), ищетъ не сыновъ (читай «рабовъ»), но братьевъ. Болѣе того: полнота (плерома) не полна – пока въ нее не войдутъ всѣ пневматики: лишь тогда она обрѣтетъ окончательную цѣлостность. – Пневматикъ есть соработникъ Бога, а Богъ – соработникъ пневматика. Пока этого не случится – высшія сферы пребываютъ въ тоскѣ по частицамъ свѣта, затеряннымъ въ нижнихъ сферахъ, а нижнія сферы взыскиваютъ сферъ высшихъ.