Северный крест

– Милость Судьбы въ томъ, что если ужъ и рождается что грозящее міру, оно безпомощно, голо, слабо: или же – ежели оно не безпомощно, не голо, не слабо – оно само желаетъ обособиться, а потому и сгибнуть. И что бы оно ни дѣяло и ни выдумывало, оно милостію Судьбы забывается въ сердцахъ людскихъ, не могучи не кануть въ рѣку забвенья, въ потоки безвременья: Вѣчности нѣтъ дѣла до нихъ: ей есть дѣло до насъ. Хвала богинямъ: не только Вѣчности, но и міру нѣтъ дѣла до подобныхъ, до чаяній ихъ, до счастій ихъ и ихъ страданій, ибо подобные, рождаясь рѣдко, крайне рѣдко, жительствуютъ сущностно на окраинѣ міра, хотя бы и находились они въ гущѣ событій. Міръ безразличенъ къ подобнымъ (что, конечно, рождаетъ ненависть подобныхъ къ міру), онъ не противу нихъ: они лишь на обочинѣ, что они никакъ не могутъ взять въ толкъ. – Путь его былъ не Путемъ, но путами и путемъ въ никуда, шествіемъ къ паденію въ Ничто, распутьемъ безъ конца и безъ края. Запомни: о тьмѣ сказывала тьма, тучи заполонили твердь небесную, и пала – словно жемчугомъ – влага ихъ на твердь земную, ибо слово его есть влага, а не огнь. Палъ онъ, павшій.

– Но ты говорилъ, что незримо былъ онъ въ сердцѣ великой войны и того болѣе былъ сердцемъ этимъ…и что менѣе всего можно назвать его безпомощнымъ, голымъ, слабымъ: словно молнія – онъ…

Акеро вновь словно не услышалъ словъ сына своего и продолжалъ, перебивъ его и глядя черезъ окна палаты въ окоемъ, дѣлившій безграничную ширь на двѣ неравныя части:

– «Лицемѣрьемъ стоитъ міръ» – говаривалъ онъ, сей «ратоборецъ невозможнаго на службѣ у Бога», какъ онъ самъ о себѣ сказывалъ, а на дѣлѣ – попросту не жилецъ на этомъ свѣтѣ. Пусть такъ, лицемѣрьемъ: вѣдь стоитъ же! лицемѣрье и ложь входятъ въ порядокъ міра – существующій и правдивый, а не выдуманный и ложный; въ томъ – святое равновѣсіе всего. А онъ, пустынная его душонка, лишь помѣха міру. Онъ – безпріютный, бездомный, но пьяный: небомъ. Онъ, одержимый и терзаемый мыслями, призраками, «духомъ»: «духъ» его не только и не столько призраченъ, сколько смердящъ, «духъ» его – душокъ разложившейся, распавшейся плоти: его мучимой-пучимой нѣкогда плоти. Не онъ владѣлъ мыслями: мысли владѣли имъ; точнѣе: безуміе владѣло имъ. Училъ онъ и о борьбѣ съ Судьбою, но остался въ дуракахъ у Судьбы. Онъ такожде училъ о нѣкоемъ подлинномъ отечествѣ, нездѣшнемъ. Которое никто не зрѣлъ и не узритъ! Да и было бы небо небомъ, не опирайся оно на землю! Потому и училъ о нездѣшнемъ, что не имѣлъ почвы подъ ногами, дабы цвѣсть; онъ парилъ надъ землею и едва ли могъ укрѣпиться на ней, обрѣсти корни; того болѣе: желанья такого не имѣлъ, что уже само по себѣ есть вѣрнѣйшій признакъ безумія. Училъ онъ и о созерцаніи; того болѣ: дѣя черное, смѣлъ нарицать себя таковымъ; созерцаніе разумѣлъ онъ, презрѣнный и праздный, за презрѣніе къ дѣятельности; но дѣяніе нѣчто созидаетъ, въ отличіе отъ пустого созерцанья. Онъ не созидалъ: лишь разрушалъ, а въ прерывахъ межъ разрушеньями – созерцалъ. Да будемъ вѣрны мы созиданью! Помни, сыне: есть только здѣшнее отечество: предорогая наша родина, и любовь къ родинѣ – любовь высочайшая и добродѣтель первѣйшая; выше и первѣе лишь любовь къ Матери; но нѣтъ одного безъ другого. И я, я поддерживаю и мiръ, и миръ во всёмъ мірѣ. Слезами омылъ я Критъ отъ лжи вседерзкой, всеразящей, всегубящей: всюду послѣ пришествія его зрю потоки Лжи струящейся – Ложь не то рѣка, не то змѣя. Древности чистоту и святость и впредь мы будемъ свято охранять, да не одолѣетъ Зло родину мою. Еще разъ: ученіе его – вѣяніе Ничто, небытія, стези прямикомъ въ могилу; наше ученіе – источникъ, наполняющій – Жизнію – жизнь, всечистый, безкрайній, неистощимый.

– Да, отче, премного надобно зло пресѣчь навѣкъ. Тобою, тобою Критъ стоитъ! Почернѣло небо и земля, поднялася Волна, и буря всё разила; сгибъ было свѣтъ единый – земли критскія, земли добрыхъ; и позднѣе были онѣ зіявшею раною на тѣлѣ Земли-Матери. И се – плодоносятъ: твоею милостью. Твои дѣянья не мертворожденны, они приносили, приносятъ и будутъ приносить плоды благоцвѣтные, мироустроитель, ибо – ты, лишь ты – водворяешь въ мірѣ миръ, миродержецъ. И уже водворилъ! Уже!

– Вѣрой, правдой и любовью, сыне.

– Если бы не ты, отче, – былъ бы стертъ съ лица Земли нашъ Критъ любимый. Подумать о томъ страшно! Но плодоноситъ лоза критская и тучнѣютъ земли добрыхъ.

– Во вѣки вѣковъ, сыне мой. Но предстоитъ тебѣ довершить еще не довершенное: собираніе земель критскихъ и благоустроеніе ихъ.

Сынъ поклонился въ знакъ глубокаго почтенія, также предвкушая и величіе возложенныхъ на него стезей. Акеро продолжалъ: