Северный крест

Итакъ, не встрчая въ цломъ серьезнаго сопротивленія, Акай, многократно умноживши и усиливши свои ряды, регулярно пополняя запасы пропитанія въ захваченныхъ дворцахъ и придворцовыхъ хранилищахъ, а также въ прилегающихъ къ дворцамъ селеніяхъ, захватилъ большую часть прибрежныхъ земель Крита. Однако онъ – волей-неволей – столкнулся съ трудностью: въ силу общекритскаго размаха возстанія къ нему примкнуло столь великое множество народа, что вовсе не критскіе братья были страшны возставшимъ (даже случись первымъ быть объединенными противъ вторыхъ), но гладъ (который, напомнимъ, и былъ одной изъ причинъ возстанія и непосредственнымъ къ нему поводомъ). Сами возставшіе, будучи опьяненными успхомъ общаго дла и многочисленными побдами, вовсе не собирались расходиться по домамъ (многіе не вдали, въ какой сторон ихъ домы: такъ далеко иные отошли отъ родныхъ мстъ). Толпа желала одного: взять – осадой ли, штурмомъ ли – Крита твердыню главнйшую: дворецъ кносскій.

И вотъ возставшіе, закаленные многочисленными побдами, уже многіе дни и недли шли къ державному Кноссу, къ сердцу Крита, не встрчая сопротивленія (но всё же его ожидая). «Лишь Кноссъ, столица минойскаго Крита, – впереди: Критъ уже нашъ!», – воодушевлялъ своихъ братьевъ Акай, повторяя эти слова часто, и походили слова эти на заклинанія. Возставшіе шли по холмамъ, нкогда изобилующимъ ячменемъ, вдали виднлись оливковыя дерева. Дорога начала понижаться, солнце пекло всё такъ же. Вдали – разстояньемъ въ три-четыре стрлы, пущенныхъ мощною рукою, – показался блвшій дворецъ, и былъ дворецъ – какъ упавшее Солнце.

На подступахъ къ Дворцу, походившему не только на Солнце, но и на огромное слпое око, они и впрямь увидали рсницы ока: немногочисленную пхоту, не обратившуюся, однако, бжать куда глаза глядятъ, какъ то бывало обычно и къ чему привыкли возставшіе. Конница съ лошадьми, которыми, между прочимъ, такъ дорожилъ покойный Имато, тщась найти возставшихъ и, нашедъ, покарать ихъ, безъ проку носилася по Криту, загоняя многое множество скакуновъ. Возставшіе быстро изничтожили пхоту, которая, признаемъ, стояла насмерть – до послдняго ея человка: быстро была она разсяна численно – несравнимо – превосходившими войсками возставшихъ, претворившихся въ волну, бурю, молнію; что жъ, стояніе на смерть побдою не увнчалось для братьевъ критскихъ, отправивъ ихъ въ царство Смерти.

Слышались громогласно издаваемыя слова:

– Боль жрицъ за нашу боль: нашу, и отцовъ нашихъ, и ддовъ!

– За равенство и братство!

– За торжество Правды!

– Наша взяла, хоть и рыло въ крови!

– Будетъ волчицамъ насъ грабить да въ узд держать!

– Веди, Акай!

– За предводителя!

– Жрицъ насилить будемъ, братья!

– Коли мы до седьмого колна воздлывали земли въ пот лица, ловили рыбъ подъ Солнцемъ всеопаляющимъ, прозябали въ глад и мор, дабы кормить разжирвшія ихъ тлеса, – такъ пусть же такъ поживутъ и наши угнетатели!

– Врно, братъ, говоришь. Врно!

– Осталось лишь сокрушить главнйшій изъ дворцовъ, разсадникъ Зла, сердце Несправедливости, коли цпи раба – незримыя, но отъ того не мене крпкія, – уже разбиты, – оралъ во всё горло нкій бывшій писецъ.

– Эй, наши, голову слушать: голова нашъ говорить желаетъ!

Акай, оглядывая тьмочисленное свое войско, покамстъ не восцарствовала тишина, началъ рчь, предостерегая возставшихъ:

– Помните, братья мои, помните въ сердцахъ своихъ о коварнйшихъ ловушкахъ: о хлб земномъ. Кто, какъ не привыкшіе господствовать, уметъ играть на этомъ? Они, они способны потушить праведнаго возстанія святый огнь.

– Никогда! – слышалось повсюду.

– Никогда! – громогласно отвтствовалъ Акай. – Такъ ужъ заведено, что родъ людской длится на господъ и рабовъ – безо всякой надежды на примирительную середину – на угнетающихъ и угнетенныхъ, на пресыщенныхъ и истерзанныхъ гладомъ, на волчицъ и ягнятъ, на пожираемыхъ и пожирающихъ, на принуждающихъ страдать и страждущихъ, на покоряющихъ и покоренныхъ.

Торжественно оглядывая возставшихъ, врне, только возстающихъ изъ незакатнаго рабства, посл нкоторой паузы, продолжалъ Акай:

– Такъ будемъ же и мы пить изъ рога изобилія, изъ чаши благоденствія. Насталъ и нашъ часъ! Но да не поддадимся же и нын увщаніямъ жрицъ и крысъ придворныхъ!

– О да, не поддадимся и да сокрушимъ твердыню Зла! – вопили наиболе загорвшіеся пламенною рчью Акая, пьяные и безъ вина.

– Помни, всякъ меня слышащій: въ сч грядущей вс мы обртемъ свободу вящую – и т, кто поляжетъ, и т, кто будетъ пировать на самой на вершин Дворца. Но ежель и суждено намъ сгибнуть – дорого, дорого продадимъ мы наши души! – этими словами окончилъ свою рчь Акай.

– Слава Акаю! Мы твои – до гроба! – гремли возставшіе.

Кто-то изъ нихъ зычно и громно крикнулъ, заглушая прочихъ:

– Завтра, завтра одержимъ мы побду, о коей будутъ долго еще псни пть, ибо не пожалемъ себя! Войско вражье вяло въ сердц своемъ. Они только что и желаютъ, какъ убжать съ поля боя – да поскоре!

* * *