Северный крест

– Дайте вспомнить. Дальше Гире Михаил Николаевич – он был председателем Совещания послов – высказался против денежной помощи, причем сделал это очень резко, категорично. Что же касается помощи оружием, то очень скоро выяснилось, что ни в одном европейском порту мы не можем погрузить оружие на борт судна – все порты по рукам и ногам связаны международными запрещающими соглашениями. Была еще бредовая идея купить собственный пароход, но она оказалась невыполнима – у нас не было таких денег. – Миллер неожиданно вздохнул, развел руки в стороны, словно бы иллюстрируя этим беспомощным движением ситуацию. – А потом оказалось, что и помощь наша здорово запоздала: летом тридцатого года от того восстания остались лишь одни воспоминания.

– Такие люди, как братья Стульба, вам известны?

– Они приходили ко мне в тридцать третьем либо в тридцать четвертом году, точно не помню…

– Что вы о них можете сказать?

– Обыкновенные авантюристы. Как и Маслов.

– Что они у вас просили?

– То же, что и все, – денег.

– Что вы им пообещали?

– Перебросить несколько боевых групп в Петербургскую губернию, чтобы поднять там восстание.

– Петербургской губернии уже нет – есть Ленинградская область.

– Все равно, – равнодушным, недрогнувшим голосом произнес Миллер – он уже устал.

Когда Миллеру наконец принесли в камеру стопку желтоватой, выцветшей от времени бумаги, ручку со скрипучим стальным пером «рондо» и школьную чернильницу-непроливашку, он немедленно уселся за стол и написал многостраничную записку «Повстанческая работа в России», куда включил все сведения, известные ему, о попытках поднять восстание в стране Советов[51].

Потом, в том же октябре тридцать седьмого года, он послал наркому внутренних дел СССР Ежову[52] пространное письмо, в котором предложил «открыть новую эру возвращения эмигрантов домой», пытался уверить «Ежика» в том, что если объединить его, генерала Миллера, усилия с усилиями генерала Кутепова (Миллер почему-то верил, что генерал Кутепов жив), то этого будет вполне достаточно, чтобы люди начали возвращаться в Россию и прекратили всякую враждебную деятельность по отношению к СССР.

В частности, он написал: «Если бы нам дана была возможность лично убедиться объездом обоим вместе (Миллер имел в виду себя и генерала Кутепова) хотя бы части населения страны в том, что оно довольно установившимся порядком в области экономической и общегосударственно-административной и что оно не стремится в массе к перемене власти и общегосударственного порядка, одним словом, что существующее положение отвечает „воле народа“, то наш долг был бы об этом сообщить эмиграции, дабы открыть новую эру возвращения русских людей в Россию, население которой получило наконец-то такое правительство и такое государственное устройство, которое его удовлетворяет и соответствует улучшению его благосостояния.

Но нужны по крайней мере 2 голоса – Кутепова и мой, чтобы эмиграция хотя бы непредубежденно поверила или по крайней мере прислушалась и задумалась бы о дальнейшем.

А там уже будет зависеть от Советского правительства – дать желающим возможность вернуться, послать своих „ходоков“ и вообще поставить возвращающихся в такие условия жизни, чтобы они не противоречили нашим заявлениям.

Тогда вопрос о русской эмиграции ликвидируется сам собой в течение нескольких лет, а вопрос о необходимости борьбы и взаимоуничтожения русских людей отпадет для большинства эмиграции тотчас же в самое ближайшее время».

Ни записка о повстанческой работе, ни письмо Миллера наркому Ежову следователя Власова не удовлетворили, он поморщился недовольно:

– Это не то, совсем не то…

Записку о повстанческой работе он вернул Миллеру:

– Поработайте еще, тут нет ничего путного, а письмо… – Власов двумя пальцами приподнял несколько листков бумаги, сцепленных железной скрепкой, – я, так и быть, передам товарищу народному комиссару.

Ответа на письмо Миллер не получил, записку о повстанческой работе он переделал и вновь отдал Власову.

Тот бегло, по косой, прочитал ее и вновь недовольно поморщился:

– Опять не то.

Побледневший Миллер смято пробормотал:

– Извините!

Он поймал себя на мысли, что боится следователя, боится его уловок, того, что тот загонит его в угол, – и ощущал почти физическую боль от косых взглядов Власова, от его брезгливо сдвинутого на одну сторону рта, от мутной пленки, неожиданно наползавшей тому на глаза…

– Нужны конкретные факты, конкретные фамилии – кто именно из ваших людей занимается на территории Советского Союза террористической деятельностью?

– Таких людей я не знаю, – совершенно искренне ответил Миллер.

– Врете, генерал! – жестко обрезал его Власов. – Знаете!

Миллер молча развел руки в стороны и опустил их.

Почти две недели после этого разговора следователь не вызывал его к себе. Миллеру даже показалось, что на Лубянке про него забыли…

* * *