Помогали ему два артиллериста – прапорщик и подпоручик с двумя солдатскими Георгиями, пришпиленными к шинели. Со стороны «Канады» пришел еще один снаряд, лег недалеко от «Минина» в лед, срубил толстый, похожий на огромный сейф надолб и нырнул в забитую снегом глубокую трещину.
Подпоручик с солдатскими Георгиями проворно подхватил из ящика снаряд, передал его прапорщику, тот ловко загнал чушку в ствол орудия.
Подполковник на глаз прикинул расстояние, разделявшее два ледокола, поправил прицел и, подав самому себе команду, дернул пушку за кожаный шнур.
Раздался выстрел.
Когда с беззащитно невооруженного «Минина», который можно было взять голыми руками, раздался выстрел, Дубровский даже вспотел от неожиданности – залп этот прозвучал очень уж внезапно, – комиссар выругался и стер пот со лба. Снаряд пронесся над мачтами «Канады» и шлепнулся в черную дымящуюся воду, взбил ее пенистым шипучим столбом.
– Вот белые сволочи! – выругался Дубровский. – Откуда у них пушка взялась, а? Вот скоты!
Орудие на «Минине» ударило вновь. Белый расчет стрелял точнее, чем красный, – второй снаряд лег к «Канаде» еще ближе, и был он страшнее, чем первый. Дубровский на этот раз присел и закричал на артиллеристов:
– Вы чего телитесь, мазилы? Заряжайте скорее пушку, не телитесь!
Если уж в спокойной обстановке, когда в «Минин» можно было попасть плевком, расчет не мог взять верный прицел, то в суматохе он тем более мазал. Очередной снаряд у шел в сторону настолько далеко, что не было видно даже взрыва. Лишь дрогнул лед да с нескольких надолбов слетели непрочные снежные шапки.
– Мазилы! – отчаянно запричитал Дубровский. – Руки у вас такие кривые, что вы, наверное, даже ложку мимо рта пронести можете. Заряжай орудью снова!
Артиллеристы поспешно зарядили пушку.
– Пли! – истошным командным голосом прокричал Дубровский.
Пушка, словно бы отзываясь на команду, послушно рявкнула, приподнялась над железной палубой «Канады» и со всего маху хлобыстнулась колесами в металл. Вслед за рявканьем послышался печальный звон.
С «Канады» было видно, как раскаленный снаряд проткнул пространство, оставил в нем темную длинную полосу и шлепнулся на ледяную площадку, скрытую грядой высоких торосов. Взрыва не последовало – снаряд оказался бракованным, не взорвался.
Следующий снаряд также ушел в сторону.
– Бабы вы, а не пушкари! – прокричал Дубровский, содрал с себя бескозырку – он модничал и ходил в мороз в бескозырке, которая никак не сочеталась с романовским полушубком. – У вас что, руки из зада растут? Пехалыцики!
Что такое «пехалыцики», артиллеристы не знали, дружно насупились и сказали Дубровскому:
– Знаешь что, комиссар, попробуй сам стрелять из этой дуры! У нее ствол кривой!
– У самих у вас кривые стволы! – проорал в ответ комиссар и скомандовал вновь: – Заряжай!
– Не будем, – угрюмо проговорили артиллеристы.
Дубровский лапнул себя за бок, где висел маузер.
– Заряжай!
Артиллеристы нехотя загнали снаряд в ствол орудия. Вполне возможно, что именно эта разобщенность, несогласованность в действиях красного расчета сыграла свою роль, и «Минину» удалось уйти; возможно, что сыграло роль и другое: белый расчет под руководством профессионального артиллериста-подполковника стрелял много точнее красных.
Вскоре с «Минина» принесся снаряд, срубил на «Канаде» кусок мачты, вдребезги разнес на баке железный сундук с боцманским имуществом, ровно топором срезал поручень, скрутив его в гигантский бублик, и, проломив палубу, взорвался внутри.
– Ай-ай-ай-ай! – вновь запричитал Дубровский. – Откуда у этих гадов взялось орудие? На «Минине» же не было орудия!
Из пролома в палубе повалил черный маслянистый дым.
– Откуда у них взялось орудие? – продолжал горестно вопрошать Дубровский.
Второй комиссар, Николаев, предпочитал действовать – с двумя ведрами воды, взятыми на камбузе, он кинулся к пролому, с лету опрокинул прямо в дым одно ведро, потом – второе.
Маленький шустрый матросик, смахивающий на смышленого проворного черта, вытаял откуда-то из-под палубы, притащил брандспойт, крепко держа в руках латунный наконечник, похожий на большую спринцовку, направил струю воды прямо в пролом, разнес черный дым в клочья.
– Что-нибудь горючее там есть, не знаешь? – прокричал матросику Дубровский. – Не взорвется?
– Не взорвется, – весело проорал тот в ответ. – Если только ветошь машинной команды.
Через несколько минут пожар был потушен. Дубровский с сожалением посмотрел на растворяющийся в серой мути силуэт «Минина» и почесал пальцами затылок: с одной стороны, упускать беляков не хотелось, а с другой – если они снова засадят снаряд в «Канаду»? Так ведь и потопить могут.
Такой исход не устраивал Дубровского – а он был старшим среди трех представителей революционной власти, – и комиссар махнул рукой разрешающе:
– Ладно, нехай плывут, куда хотят, гады белые! Дальше Мурманска все равно не уплывут.
Комиссар был прав – конечной точкой движения «Минина» был намечен Мурманск, а не заграничный порт, поправку эту внесли прямо в море.